Книги

Коло Жизни. Середина. Том 1

22
18
20
22
24
26
28
30

— Будем держать в тайне состояние нашего Крушеца. Эта жизнь очень важна. Несомненно, она должна быть долгой, и коль началось построение самого естества, это значит, что следующее вселение станет последним. Если сумеем продлить существование данной плоти, сберечь, что мы знаем от Родителя. То в следующей плоти, Крушеца, Родитель не станет уничтожать. Ибо сие вельми опасно и пагубно скажется на всех Богах, кто с ним особо близко дотоль общался. И поставит под угрозу почитай всех Димургов, тебя, Дажбу, Воителя, Огня, Круча, на что, как можно догадаться, Родитель никогда не решится.

— А ежели Родитель догадается? — не менее тревожно вопросил Седми, который был также привязан к Крушецу и Першему, и не хотел гибели одного, и болезненных переживаний другого.

— Тогда я повелю умертвить плоть мальчика, — ответил Вежды, и рябью заколыхалось сияние на коже его лица, — и, выпустив Крушеца, таким образом, не дам его сгубить Родителю. А там Крушец будет в мироколице и будет время, чтобы ему помочь… спасти… Абы я знаю, Отец второй раз не переживет его потерю.

Посему сейчас воззрившись сначала на мальчика, а после на Трясцу-не-всипуху, которая была достаточно к нему близка и ведала о его замыслах в отношение Крушеца, также как Отекная и Огнеястра, Вежды туго вздохнув, ворчливо досказал:

— Знаешь ведь, не могу унести, чего о том толковать. Знаешь лучше всех, так нет! нет, начинаешь болтать пустое. Подай лучше мне сюда мальчика, я огляжу лучицу и будем уходить, доколь они не очнулись.

Трясца-не-всипуха немедля присела подле лежащего мальчика, точно ощущая, что ляпнула огорчительное для любимого Творца. Она бережно просунула одну руку (в коей все еще сжимала коробок) под колени отрока, а вторую под шею, и рывком подняв его, испрямилась, да медлительной поступью направилась к Богу.

— Блага, надобно, чтобы больше бесценный наш мальчик не пугался, и не падал. Видишь, как это худо отражается на его здоровье, и вероятно на состояние лучицы.

— Да, Господь Вежды, — торопливо пропела маруха и в той молви послышалась не только мешанина слов, но и сорочиное трещание.

Она низко преклонила пред Димургом голову, понеже не смела вести себя, так как бесица-трясавица. Впрочем, она, как и иные марухи, не смела даже подумать о том, что позволяла себе Трясца-не-всипуха, потому как основу ее племени составляло не просто почтение, а еще и трепет к Богам, в особенности к особо любимому Гоподом Мором старшему брату.

— Мы постараемся сберечь господина, — добавила королева, — но он слишком эмоциональный. Легко возбудимый и в физическом отношение не уверенный в себе. Он многажды слабее даже тех ребят, кто его младше возрастом. Господин это ощущает и потому страдает.

— Ну, вот и постарайтесь создать условия, абы мальчик не страдал, поколь это все, что мы можем для него сделать, — вздыхаючи отозвался Вежды, и так как бесица-трясавица подошла к нему, наклонившись, принял мальца в свои руки.

Зиждитель ласково обхватил малое тельце отрока, и, прижав к груди, полюбовно оглядел его лицо. Он переложил мальца на левую руку, и, сжав правую в кулак, слегка приподняв, провел перстами над все еще сырой одежой последнего, вроде просыпав чрез сомкнутые верхние фаланги на нее розоватую изморозь. Бусенцы купно покрыв краску, порты, каныши, покромку и даже волосы зримо дрогнули, и мгновенно впитавшись, тем самым просушили все куда вошли. Вежды теперь нежно провел перстом по поверхности носа отрока, расстроено качнул головой, а после легохонько его подушечкой надавил на правое ушко, поправляя Лег-хранителя. Еще немного полюбовавшись мальцом, Господь низко склонил голову, и, припав устами к его лбу, где после нанесенной мази бесицы-трясавицы на месте пореза осталась всего-навсе белая тонкая полосочка, чуть слышно шепнул, не очень надеясь, что услышат:

— Малецык мой, прошу тебя не сердись, не тревожься и не посылай на Родителя свою смурь и негодование. А то мне не удастся тебя уберечь. Тебя моя бесценность, драгоценность, самое милое создание моего любимого Отца.

Глава девятая

Яробор открыл глаза, и порывчато поднявшись с земли, сел. Впервые мгновения своего пробуждения не до конца осознавая, где находится и, что тому нахождению предшествовало. Он еще немного зарился впереди себя, на пролегший пред ним овраг, с отвесными стенами, из которых выглядывали остроконусные пики камней и вылезали коренья, похожие на громадных, изгибающих тела змей, а после перевел взор и оглядел себя. Слегка приспущенная покромка, была наспех схваченной, ибо Трясце-не-всипухе не удалось правильно ее подвязать. А развязанный ремешок на правом каныше все же свидетельствовал, что падение произошло. Одначе вместе с тем вещи мальчика смотрелись чистыми и на удивление сухими, вроде дотоль он не переплывал реку, или, что вернее упав на землю, лежал долго… потому и просох.

Упал он, впрочем, удачно, не ударился головой, не попал в воду, а вроде скатившись, расположился на травяном участке, сухом и безопасном. Тугая боль стоило только отроку пошевелить правой ногой, все же сказывала, что при падении он пострадал, потому как она отозвалась единожды в пальцах и щиколотке на ней. А хмыкнувший нос загудел пронзительным колотьем, будто по нему давеча кто-то врезал кулаком.

Яробор поднял руку, ощупал перстами припухший нос, да чуть слышно застонал. Он неспешно обернулся назад и прошелся взглядом по стене оврага. Вскоре найдя тот самый корень, подвешенный подле самого края берега, а под ним на дне ложбинки лежащий колчан и сломанный лук… сломанный…

— Ах, ты! — обидчиво воскликнул отрок и торопливо вскочил на ноги, сделав порывчатый шаг вперед.

Однако тотчас правая нога, в щиколотке, дрогнув, подвернулась, а боль накатила с такой мощью, пробив плоть, кажется, до бедра. Ярушка тягостно взметнул руками, верно намереваясь упасть, впрочем, спешно перенес вес тела с правой ноги на левую, перестав опираться на больную, и с тем устояв.

— Ну, вот, опять! — досада рвалась наружу из мальца.