Он осмотрелся по сторонам.
– На свете есть много таких изданий, которые просто обязательны для любой хорошей коллекции, но Джонатан никогда не смог бы их заиметь.
– Какие, к примеру? – спросил Стоун.
– Фолио Шекспира. Первое фолио[5] – в первую очередь, это очевидно. В нем девятьсот страниц, тридцать шесть пьес. Оригинальных манускриптов Барда не сохранилось, поэтому все фолио пользуются чрезвычайным спросом и популярностью. Первое фолио было несколько лет назад продано в Англии за три с половиной миллиона фунтов.
Милтон тихо присвистнул и покачал головой:
– Примерно по шесть тысяч долларов за страницу!
– Далее следуют известные авторы: Уильям Блейк, «Математические начала натуральной философии» Ньютона, кое-что из изданий Кэкстона, английского первопечатника. Джон Пирпойнт Морган имел в своей коллекции, если я не ошибаюсь, более шестидесяти изданий Кэкстона. «Майнцская Псальтырь» тысяча четыреста пятьдесят седьмого года издания, английский трактат о геральдике тысяча четыреста восемьдесят шестого года и, конечно же, Библия Гутенберга. В мире есть только три известных издания Гутенберга, отпечатанные на пергаменте и находящиеся в хорошем состоянии. Одно хранится в библиотеке конгресса. Они просто бесценны.
Калеб пробежал взглядом по полке.
– У Джонатана есть «Божественная комедия» Данте 1472 года издания, которая стала бы настоящим украшением любой первоклассной коллекции редких книг. Еще есть «Тамерлан» Эдгара По, книга крайне редкая, ее очень трудно достать. Одну такую некоторое время назад продали почти за двести тысяч долларов. Но По недавно снова вошел в моду, так что сегодня она стоит намного дороже. В коллекцию входит очень достойная подборка инкунабул,[6] по большей части немецких, но есть и итальянские, а также солидная серия первых изданий более современных романов, причем многие – с автографами авторов. Он был весьма хорошо знаком со всем, что было издано в Америке, и у него имеется большая коллекция собственноручных работ Вашингтона, Адамса, Джефферсона, Франклина, Мэдисона, Гамильтона, Линкольна и других отцов-основателей. Как я уже говорил, это очень хорошая коллекция, но все же не выдающаяся.
– А это что? – спросил Робин, указывая в скудно освещенный угол в дальней части хранилища.
Остальные подошли поближе и столпились возле небольшого портрета мужчины в средневековом костюме.
– Я что-то не помню, чтобы я его здесь раньше видел, – озадаченно сказал Калеб.
– И зачем вешать портрет в подвальном хранилище? – добавил Милтон.
– К тому же только один портрет, – уточнил Стоун. – Маловато для настоящей коллекции. – Он рассмотрел портрет с разных сторон, потом взялся за раму и потянул к себе. Картина легко повернулась на петлях, открыв их глазам дверцу небольшого сейфа с цифровым замком, встроенного в стену.
– Сейф внутри сейфа, – прокомментировал Стоун. – Попробуй ту же комбинацию цифр, что и для входной двери в хранилище.
Калеб попробовал, но безрезультатно. Он попытался пустить в ход разные другие сочетания цифр, но тоже безуспешно.
– Люди обычно используют такую комбинацию, которую ни за что не забудут, чтобы не было нужды ее записывать, – заметил Стоун. – Это могут быть и цифры, и буквы или и то и другое.
– Зачем передавать Калебу ключ и шифр от входной двери и не сообщить шифр внутреннего сейфа? – спросил Милтон.
– Может быть, он решил, что Калеб сам догадается, – предположил Робин.
– Я согласен с Робином, – кивнул Стоун. – Думай, Калеб, думай. Это может иметь какое-то отношение к читальному залу отдела редких книг.