В Париж летели целой толпой. Шелепин начал придумывать всякие причины, чтобы не отпускать. И немцев приплёл, и китайцев.

Даже американцев. Война у них гражданская.

— Александр Николаевич, вы что, боитесь, что я не вернусь? У меня дома жена остаётся и сын маленький, а две девочки со мной полетят.

— Я, может, и боюсь — но не этого. Суслова убили, Кунаева убили. Ну, обоих не жалко, но это члены Политбюро! А теперь и ты член, мать твою. Вот тебя, хоть ты и не нравишься мне, будет жалко, — и бухтит в трубку.

— Я плюшек привезу.

— Плюшек? Да я вообще стараюсь мучного не есть. Толстею.

— Это идиома такая. Полезную штуку для нашего государства добуду. Автозавод. Ну, почти автозавод. И почти бесплатно. И без санкций.

— А так бывает? — бухтеть перестал. Сопеть начал.

— Ну, вот и узнаем. А ещё я вам приглашение от де Голля сделаю.

— Точно?! — Блин, сразу надо было додуматься! Шелепину сейчас не заводы нужны, а легитимность. Встреча с де Голлем — это шаг на одну ступеньку с сильными мира того. По существу, он ведь сейчас никто. Генерального секретаря выбирают на пленуме ЦК. Пока-то не выбрали ведь. И Брежнев жив. Из комы вывели, очень слаб — но жив. Правда, говорит с трудом.

— Конечно, Александр Николаевич.

— Я Циневу скажу. Он к тебе двух охранников приставит, — после долгого сопения решили на той стороне.

— Сам хотел попросить. Только четверых. Двое детей ведь со мною.

— А их зачем тащишь? — опять засопел.

— Они должны в рекламе «Адидаса» сняться. Вы же в курсе, что немцы сейчас одевают несколько наших детдомов?

— И мне это не нравится. Скажут там, что мы даже сирот одеть сами не можем!

— А что, можем? Чего же тогда не одеваем? Ходят чёрт-те в чём. Им ведь перед сверстниками стыдно. А мне стыдно, что такие сволочи, как вы, — в партии нашей. Как бы чего не вышло! Как бы чего не сказали. Похрен! Пусть говорят — а дети будут одеты в красивую спортивную форму, и не будут чувствовать себя брошенными любимым государством.

— Ну ты там брось шашкой-то махать. Я посмотрю сегодня. Увеличим ассигнования на одежду в детдома. Правду же сказал. Хоть и сволочью назвал. Ладно, летите — четверых Цинев выделит. В Москве к вам присоединятся.

Присоединились. Четыре бугая. Нет — три бугая и бугаище. Все с Тишкова ростом, а один — вообще под метр девяносто. И в плечах поширше. Все четверо. Это, наверное, чтобы он себя ущербным недомерком ощущал. То ходил на всех — ну, почти на всех — свысока смотрел, а теперь — вот. С бугаями девушка-переводчик. Плюс две девочки. Плюс Филипповна. Плюс мистер доктор Козьмецкий. А, и ещё товарищ Тишкофф.

Где там тот козлёнок, который умел считать до десяти?