Адмирал вышел из каюты, напутствуя меня словами:

– Подожди, сейчас за тобой придут. Мое путешествие здесь заканчивается, твое же только начинается. Желаю, чтобы тебе повезло с новым хозяином! – Он вышел, хлопнув дверью.

Это было как раз то, что нужно. Смерть Инельмо требовала отмщения. Убийство Ясона было слишком простой местью – люди подобного рода при всей своей любви к жизни не особо трясутся над ней. Отвалившись от шахматного столика, я на руках дополз до угла, где над горой подушек на резной полочке неярко горела масляная светильня. Дотянувшись до нее, я отлил из носика часть масла на подушки и установил светильню на полке так, чтобы она упала вниз при первом же толчке или крене судна. Волоча за собой колодки, я тем же способом быстро вернулся на прежнее место. И вовремя: в каюту ввалились трое молодцов, которые подхватили меня под руки и поволокли к борту.

– Эй, принимайте еще одного! – крикнул один из парней, и меня на канатах опустили на покачивающийся около галеры баркас [55]. Через борт свесился Ясон, крича толстому персу, восседавшему на корме:

– Смотри, Ахмед, я привез тебе в этот раз хороший товар! Не вздумай обсчитать меня! – Пират помахал баркасу рукой.

– Ясон! Помни, ты все-таки проиграл партию! – крикнул я.

Он только рассмеялся и скрылся за бортом. Галера начала делать поворот. По моим расчетам, светильня уже должна была упасть…

Баркас причалил к берегу. Слуги работорговца вытащили нас на сушу, и мы под охраной нескольких стражников побрели куда-то вверх по извилистой улице. Со стороны порта начали доноситься крики.

– Что они орут? – недовольно спросил меня высокий мрачный сосед.

– Пожар, – перевел я ему.

– Интересно, что у них там горит? – оживился мой собеседник.

– Императорская галера, – с наслаждением ответил я. По цепочке пленников электрической искрой передалось радостное настроение. Я думаю, еще ни одна партия рабов не вступала на торжище с такими довольными физиономиями. Александрийский рынок рабов напоминал гигантскую очередь на пляж: толпы слабо одетых людей, между которыми сновали торговцы, расхваливая свой товар. На рынке царило оживление, свойственное удачному торговому дню. Громко, до хрипоты спорили с торговцами покупатели, сбивая цену, разносчики шербета и холодной воды расхаживали между рядами, заглушая своими воплями брань торгующихся. «Пора бы позаботиться о себе, – подумал я, прицениваясь к покупателям. – Что там Ясон мне советовал насчет нового хозяина? Я думаю, вот этот будет как раз по мне».

В поле моего зрения возникла восьмерка чернокожих невольников, волокущих на себе богато украшенный паланкин, в котором восседал их раскормленный хозяин, важно взиравший на ряды рабов, выставленных на продажу. Перед паланкином вышагивало четверо мордоворотов, расталкивавших толпу перед своим господином. Судя по зверским гримасам и мощным торсам, это были телохранители восточного вельможи.

– О высокочтимый! – закричал я, переходя на фарси [56]. – По твоему лицу я вижу, что ты мудр и справедлив! Такому достойнейшему из достойнейших нужен верный телохранитель, дабы ни одна грязная собака не могла косо посмотреть в твою сторону! – Я покосился на работорговца.

Тот стоял, выпучив глаза и открыв рот, даже забыв дать приказание исхлестать меня плетьми.

Богатый сановник, не ожидавший услышать родную речь от неверного, дал знак остановиться.

– У меня уже есть телохранители, – ответил он, критически осматривая мою фигуру.

– Да продлит Аллах твои дни, достойнейший! Эти никуда не годятся. Им место на каменоломне, а не близ столь почтенной особы. Позволь, я покажу тебе свое искусство. – Я шагнул вперед.

– Э, нет! – запротестовал торговец. – Если твои богатуры разорвут его, я понесу убыток!

– Во сколько же ты ценишь этого раба? – высокомерно спросил мой предполагаемый хозяин.