Тут, конечно, можно спросить: так а причем тут клювы и перья с отливом?

Мода. Нигде ведь не утверждалось, что оно всё свое и родное от природы.

К чему был весь этот зоологический экскурс? Так Миша остро ощущал себя неконкурентноспособным в современном обществе, и такая самка, как Лера, не светила бы ему ну никак. Это злило его, а то, что он напридумывал, изрядно тешило его эго и заводило. Да ещё и проявления, так и не отмененной «программы» Леры о ее влюбленности, подливали масла на шестерни сих процессов в фантазиях Мишы.

Девушка отдавалась жарко и со вкусом. Такой забег длиться долго не мог, и вскоре, повинуясь приказу Господина, Лера поддержала его своим мощным оргазмом.

****

Где-то в столице.

— Коляся, поведай, дорогой, что там с пахарем докторши? — наконец отложив какие-то бумаги, вкрадчиво поинтересовался первый.

— Митрич, да всё путём. С ней он не встречался, — суетливо затушив в монументальной пепельнице громадную сигару, наигранно бодро заверил второй.

— Ты не понял. Где он?

— Гм. Митрич, да зачем он нам? Ну... уехал куда-то. Да в бебеня́ свои, по-любому. Найдем, Митрич, мля-буду.

— А у меня информация, что он просто исчез из своего номера в гостинице. Тебе не кажется, Коляся, что для лоха с периферии, он какой-то Джеймс Бонд прям? Подкатил к элитной бабе, влюбил ее, а когда дело запахло жареным, свалил в туман, — а выдержав паузу, первый проникновенно продолжил. — Коляся, не пора ли нам зачищать всё?

— Митрич, да НЕ-Е, ну ты чего? Развернулись-то как, растем и всё такое, — совладав с табуном мурашек, шумно возмутился второй. — Ну какой из него Бонд? По нему мусора нам все дали, там и взглянуть-то не на что. Раш и Лига уже поехали поспроша́ть за него в родные края. Завтра мы точно будем этого гада вертеть на шампуре и тыкать вилкой.

— Завтра всё подробно мне о нем обскажешь. Всё! Ты понял?

— Сделаем, Митрич.

****

Михаил расстался с Лерой неудовлетворенным. Неудовлетворенным собой. Его уже самого раздражала излишняя его мнительность. Вместо того, чтобы жить и наслаждаться, он постоянно пребывает в каких-то метаниях и страданиях.

Да, жизнь не готовила его к таким откровениям. За последние дни его представления о мироустройстве перенесли мощные, а порою и сокрушительные удары. И он не знал, как существовать в новом для него старом мире. Притвориться, что всё как и прежде, присоединиться к тем, кто берет от жизни по мере возможностей, или взбунтоваться да поломать, сокрушить, всколомутить всё устоявшееся, закостенелое, застоявшееся? Обманывать себя он уже более не сможет. Однажды став по-другому, не бывает уже в жизни по-прежнему, как бы нам того не хотелось.

Пристроиться жиреющим паразитом, плесенью и болезнью на теле общества — ему претит. А не устраивать революции — хватает мозгов, чтобы понять, насколько это бесперспективно. И дело тут даже не в силах, а в бессмысленности. Люди, которых как и переменных в данной задаче чересчур много, рано или поздно многое опорочат, извратят, подомнут под выгоду, и всё вернется на круги своя, пусть и в ином уже виде.

Неужели так было всегда? Угнетает.

Всё это роилось, клубилось, пульсировало в голове Миши, не давая ему покоя.