Через час комната напоминала прачечную. Из угла в угол висели, сушились газеты. Усталый, Мирон прилег, чтобы прочесть «Искру».
Стук в дверь.
— Чайку откушать не желаете? Хочется послать к черту.
— Спасибо, я, знаете, приболел немного, лежу…
— Тогда я за доктором…
— Нет, нет, не нужно!
В этот вечер его больше не беспокоили, а наутро начался какой-то кошмар.
То чайку, то доктора, капитан советует водочки…
Соколов в конце концов взбесился. Он сразу не сообразил устроить сушилку в задней комнате. Пришлось перетаскивать все хозяйство, вновь развешивать, раскладывать на полу. При этом нужно было ходить на цыпочках, в одних носках, чтобы хозяева внизу не услыхали.
«Выздоровел» только через два дня.
А тут новая напасть. Вернулся из бюро, продрог и вспомнил о чае, который во время «болезни» так назойливо предлагали хозяева.
Теперь бы это было очень кстати.
Соколов отпер дверь. Пахнуло теплом, едкими запахами щей и хлеба — офицерша любила сама выпекать караваи. Не успел снять пальто, как уже кто-то стучит.
— Василий Николаевич, тут днем к вам какой-то господин заходил. Очень огорчился, что не застал. Корзиночку оставил, сказал, что будет вечером…
Соколов забыл о чае. Это уж черт знает что, явиться к нему на квартиру днем, когда заведомо известно, что дома его нет, да еще какую-то корзину оставлять!.. Сумасшедшие люди! Наверное, кто-то из приезжих — своих транспортеров он вымуштровал, они подобной глупости не совершат.
Корзина стояла в передней. Когда Соколов ее вскрыл, то возмущение и негодование перешло просто в ярость. В корзине лежали комплекты всевозможных меньшевистских изданий!
Подтащив корзину к голландской печи, Василий Николаевич раздул еще тлевшие в ней угли и с ожесточением стал швырять в огонь брошюру за брошюрой, книгу за книгой.
За этим занятием его и застал Евграф, которого прислал Голубков — предупредить, что Глебов прибыл благополучно, «хвоста» за ним нет.
— Зато я уверен, что у меня их появится не менее десятка, — зло бросил Соколов.
Евграф промолчал. Он еще никогда не видел Мирона таким рассерженным.