Вид у нее был такой, будто она вот-вот расплачется.
Кейт была в ярости. Хильде было сказано, насколько серьезно и важно всем быть начеку. У Кейт все еще пылали щеки, но язык она придержала. Она слишком хорошо понимала, что от злобных слов в непростой ситуации напряжение только возрастает. Ничто так не важно в операционной, как спокойствие. Все они сейчас пребывали в состоянии стресса, но Кейт решила, что обязательно будет долго говорить с Хильдой дома, но так, чтобы этого не слышала Аннабел.
– У нас у всех нервы на пределе. Все нормально, – вмешался Саймон. – А теперь давайте пойдем.
Он успокаивающе посмотрел на Кейт.
Когда они вышли на стоянку, Кейт пошепталась с Саймоном и отвела в сторонку Харрисона.
– Что это могло значить? – спросила Кейт. – С какой стати маме могло понадобиться изменять завещание?
Харрисон покачал головой:
– Не знаю, но я бы не стал так уж сильно из-за этого переживать. Может быть, это было как-то связано с фондом.
Для Кейт эти слова ничего не объяснили.
– Но почему она попросила Гордона сохранить этот разговор в тайне?
Глаза отца едва заметно сердито сверкнули.
– Я же сказал тебе, Кейт, я не знаю.
– Мамочка, я устала! – крикнула от машины Аннабел.
– Иду! – крикнула в ответ Кейт.
Но мысль о том, что мать хотела изменить завещание, упорно не выходила у нее из головы.
Они подошли к машине, где их ждали Аннабел, Саймон и Хильда. Харрисон наклонился и поцеловал внучку в щеку:
– До скорого, аллигатор.
Аннабел весело хихикнула:
– Пока, крокодил[22].
Кейт взяла отца под руку: