— Простите, что значит «не увлекаться»? Захват замка — важнейшая новость…

— Это правильно, — перебил Шаховцев. — Но не стоит педалировать освещение таких… происшествий. Конечно, совсем не упоминать о захвате замка мы не можем, но говорим очень сдержанно: только официальная информация, никаких комментариев. — В голосе шефа появились металлические ноты: ежу понятно — это приказ. — А у вас сегодня гостем программы будет вице-губернатор Филиппов. Он расскажет о параметрах городского бюджета будущего года. Вы не возражаете?

— Как скажете. Вы — начальник, я — дурак.

— Ну, зачем вы так? Я готов выслушать ваши предложения.

— Да какие уж тут предложения, — махнул рукой Николай.

«Любопытно, — подумал он, выходя в коридор, — как Шаховцев, этот сдержанный и расчетливый умница, умудряется договариваться с самим собой?»

Впрочем, самого Николая никогда не прельщала роль борца с режимом. Чего уж там: кто платит — тот и заказывает музыку. Хотя год от года заказ принимал все более отчетливые черты телевидения советских времен. Информационная политика федеральных каналов: и государственных, и якобы независимых, стала столь однообразной, что, если не знать фирменные цвета студий, можно и не понять, чьи именно телевизионные новости смотришь. Уродливый процесс, чуждый изначальному репортерскому духу, — рассказывать правду о том, что произошло. Тревожную, полнокровную картину жизни заменили на успокоительную, выхолощенную эрзац-обманку для дураков. Обманку, так же похожую на правду, как металлический шарнирный протез похож на теплую, стройную женскую ножку.

От невеселых размышлений Николая отвлек Эдик Низамов, примечательная личность. Субтильного роста и телосложения, имеющий очки с большими диоптриями, он отдавал предпочтение подчеркнуто мужественным одежде и аксессуарам. Мачо Низамов был титровиком в эфирной бригаде — его несложные служебные обязанности заключались в том, чтобы в специальной компьютерной программе набирать титры. Единственное, что требовалось, — это внимательность и некоторый уровень грамотности. Как раз этим Эдик похвастаться не мог и регулярно допускал ошибки в эфире. После очередной к нему накрепко прилипло прозвище Экологический член.

А дело было так.

Вечер выдался особенно нервным — окончательно удалось утрясти верстку лишь перед выходом в эфир. Полуверцев прибежал в аппаратную минуты за три до начала выпуска. Титрами в тот вечер занимался Эдик, и даже напрочь лишенный интуиции Николай почуял недоброе.

— Давай-ка по-быстрому проверимся, — велел он.

Эдик, нервно поглядывая на часы, принялся поспешно перелистывать компьютерные страницы с титрами. В выпуске шел сюжет о питерских экологических проблемах. Один из героев был стараниями Эдика представлен так: «Имярек, экологический член некой международной природоохранной организации». Николай опешил:

— Откуда ты это взял?

— Так у автора сюжета, — гордо ответил Эдик.

— Открывай, будем смотреть, — приказал Николай, хотя в эфире уже тикали часы на заставке: до выхода оставалось десять секунд.

Негодующий Эдик все же подчинился и открыл специальную ячейку, в которой журналисты указывали, как правильно представлять участников сюжета.

Там значилось «Имярек, эколог, член некой международной природоохранной организации». Эдик, не вдумываясь в смысл, воспринял точку как сокращение и произвел ни в чем не повинного уважаемого эколога в «экологические члены». Режиссер эфира скомандовал: «Внимание! Мотор» — и после того как пошла начальная шапка петербургских «Новостей», сообщил Безупрекову в «ухо» — небольшой наушник ведущего для связи с аппаратной: «Мы в эфире». Егор кивнул и улыбнулся, приготовившись традиционно пожелать зрителям доброго вечера. А титр все же удалось исправить, но с той поры Эдика за глаза иначе как «экологический член» не называли.

— Привет, — Он протянул Николаю вялую узкую ладонь и строго спросил: — Кто на следующей неделе в эфире — Безупреков или Пристяжнюк?

«Быстро же у нас распространяются корпоративные новости», — удивился Николай, а Низамову ласково посоветовал обратиться с этим вопросом к Шаховцеву. Но Эдик не собирался упускать момент, когда он мог поквитаться с насмешливым Полуверцевым.

— А ты теперь, значит, будешь воскресные утренние выпуски делать? — с плохо наигранным сочувствием протянул он. — Вставать на развозку в пять утра придется. А как же твои рыбалки? Теперь все — прощай клев. — И Эдик нахально, но все же с некоторой опаской захихикал.