Если на этот берег нас перевозили на лодках, то теперь реку надо было переплыть самим. Река широкая, течение сильное, но это преодолимо. Оружие и вещи — на лошадь, да повыше — на седло, чтобы вода не замочила. А ратники плывут рядом, держась за лошадь — кто за стремя, кто за хвост. Учитывая, что плавать умели немногие, переправа вызывала страх.

А у меня голова болела о безопасности всего полка. Дать отпор с воды, на плаву — невозможно. Как пить дать татары воспользуются беззащитностью конницы. Для них ведь стрелять с берега по плывущим — забава и удовольствие.

Надо во что бы то ни стало помешать татарам расстреливать рать при переправе.

Я оставил своих воинов — из оставшихся людей Федора и Макара, — из тех, у кого были пищали и порох. Бойцов уложил на небольшой пригорок, а лошадей распорядился спрятать в камышах. Для себя решил, что уйду в числе последних, когда полк переправится.

Когда появился отряд татар, часть воинов уже успела перебраться на тот берег, однако большая часть полка была еще в воде.

Татары загалдели оживленно, предвкушая удовольствие от возможности беспрепятственно устроить кровавое побоище, и, не слезая с коней, стали целиться по головам воинов, готовые выпускать в минуту до десятка стрел. Вот только минуты этой я им не дал. Только они выпустили по стреле, вскинув луки, как я скомандовал:

— Пали!

Когда дым рассеялся, мы увидели, что пятнадцать пищалей не хуже пушки выкосили дозор — жаль, что не всех разом. Несколько всадников успели доскакать до ближней рощицы. А мы — хвать за стремена у лошадей, и — в воду. Чего ждать? Пока очухаются татары, нас уже и след простыл.

Переправились, проверили людей — налицо почти весь полк. Недосчитались троих. Стрелы ли татарские тому виной, или сами утонули, неосторожно отпустив стремя коня и наглотавшись волжской воды — кто знает?

Мы обсушились у костров, натянули одежду. Одеваться торопились, потому как комары да оводы заели. А в поддоспешнике войлочном — поди, прокуси!

Добрались до Нижнего — до главного лагеря, где и собирались в начале похода. А полков наших уж и след простыл — разошлись, отправились по своим городам. Только оставались пришедшие вчера пехота да обозы.

Мы сдали знамена, тулумбасы, трубы и — по домам.

Я с горечью оглядывал свой личную дружину. Мало, очень мало осталось, и главное — за что людей положил? Ни Казани не взяли, ни трофеев. Умылись только кровушкой. Но и татарам кровь пустили, почитай — всю элиту выбили.

А за моей дружиной дружина коломенская следует — хорошо, если половина осталась. Да и чего другого ожидать: пушек уберечь не сумели, пищалей мало совсем, только в личных дружинах, да и то далеко не у всех бояр — дорого, да и боялись их применять, непривычно для многих это оружие. А будь у нас хоть пара пушек на Итяковом поле, поход мог бы закончиться победой и куда меньшей кровью.

Горько на душе, аж напиться до беспамятства хочется. Почему личная храбрость ратников должна была выручать там, где отсутствовала четкая планировка похода со стороны главного воеводы. Я хоть и князь, а все же только исполнитель. Почему-то у тех же татар организация получается пока лучше. Я уверен — сведи в бою нашего и татарского воина один на один, наш одержит победу. Тогда вот почему нас бьют — что в прошлогоднем походе, что в нынешнем? Сил было много: численность только воинов достигала ста сорока тысяч, да пушки, суда, припасы — и все равно едва ноги унесли.

И я решил помыслить на досуге, проанализировать ошибки да к государю ехать. Понятно — ошибок не бывает только у тех, кто ничего не делает. Но не извлечь уроков из поражения — значит, и в будущем наступить на эти же грабли.

Я проехал со своей дружиной сразу в Охлопково.

Заперлись мы в избе вчетвером — Федор, Макар, Глеб и я, и два дня беспробудно пили, осушив пятидесятилитровый бочонок заморского вина, который я привез из Москвы.

На третий я день сказал:

— Все, хлопцы, хватит пить. Тризну по друзьям-товарищам погибшим справили. Пора и за дела браться.