40. Константин

Но день приносит новые заботы.

На Сенной площади по-прежнему неспокойно. Рассказывают и о беспорядках в других частях Петербурга. Люди боятся выходить на улицы, и когда я заявляю, что отправляюсь к Елагину, княгиня Елизавета Андреевна решительно запрещает мне это:

— И думать не смей! Ты вчера сама видела, что происходит — народ сошел с ума! Нападают на кареты и на обычных мирных прохожих. Убивают ни в чём не повинных людей.

И Соня тоже плачет:

— Не езди, Наташа! Вечером придет Никита Александрович — я попрошу, чтобы он тебя сопроводил. Ты даже не знаешь, где сейчас князь!

Но этот вопрос неожиданно находит разрешение.

Выходивший в город на разведку Захар Кузьмич с восторгом рассказывает, как на Сенную из Петергофа приезжал сам государь император:

— Народ стоял густо и тесно. Так тесно, что я не мог сделать ни шагу. А тишина стояла такая, что казалось, будто на площади нет вообще никого. Государь проехал на коляске в середину скопища, встал в ней и громовым голосом закричал: «На колени!» И все мы, сняв шапки, тотчас приникли к земле. Тогда, обратясь к церкви Спаса, он сказал: «Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили». И мы опустили глаза и в слезах стали креститься. Государь, также перекрестившись, прибавил: «Приказываю вам сейчас разойтись, идти по домам и слушаться всего, что я велел делать для собственного вашего блага».

Кажется, приезд императора имел весьма сильный эффект — толпа разошлась, и буйства поутихли.

И вечером, ожидая приезда графа Свиридова, я надеваю платье для визитов — в меру простое, но красивое. Как-никак, я собираюсь показаться будущему жениху, который еще вовсе не знает об этом.

Но раньше Никиты приезжает в дом графини Степан — управляющий князя Елагина. На нём лица нет, и не нужно обладать умением читать чужие мысли, чтобы понять — случилось что-то страшное.

Я бросаюсь к нему, наплевав на правила этикета:

— Что-то с Константином Николаевичем?

Степан Андреевич хмуро кивает и утирает скупую слезу:

— Ранили его вчера в больнице. Там такое творилось, что словами не описать! Ломали двери, окна, били врачей и больных. Будто рассудок у всех разом помутился. Его сиятельство сдерживал нападавших, сколько мог — давал возможность вывести людей из здания. В него выстрелили из толпы.

Я вскрикиваю:

— Он ранен? Тяжело?