Глава 10

- Труби в рог, - скомандовал Самослав стоявшему рядом воину. – Тройной сигнал!

Тот ударил кулаком в грудь и полез на башню. Этот звук должны были услышать далеко. В ближайшем лесу, до которого было полмили. Спешившиеся авары вперемешку с пленниками лезли в пролом стены, переступая через трупы товарищей. Они расчищали путь для конницы. Стрелы густо летели со всех сторон, но сотни княжеской пехоты, укрытые ростовыми щитами и шлемами, почти не страдали. Лишь изредка острое жало находило зазор между краями щита и шлема, что был шириной в ладонь, и воин падал наземь. А вот авар княжеские лучники косили нещадно. Среди них лишь немногие носили доспех. Да и пеший бой в тесном пространстве не был их сильной стороной. Звериный накат свирепых бойцов разбивался о нерушимый строй, словно морская волна. Но численное преимущество сказывалось, и первые отряды обров уже начали входить в город, вдавливая внутрь княжескую пехоту. Из разобранных домов были построены укрепления, которые пока удерживали конницу, что пыталась пробиться внутрь. Остальное воинство степняков скопилось у пролома. Они уже были готовы зайти в город, ведь строй словен понемногу отступал, шаг за шагом, шаг за шагом. За бревенчатые укрепления просачивались спешенные конники, и растаскивали их руками, получая в ответ удары копий. Озверевшие авары лезли по трупам товарищей, чтобы добраться до горла врага и гибли один за другим. И хорутане, и даны стояли плечом к плечу. Все, стоявшие тут, понимали, что скоро умрут. Не сдюжить им против тысяч свирепых всадников. Но они все равно бились отчаянно, делая шаг назад, когда людская волна совсем уж нестерпимо давила на плотный строй пехоты, укрывшийся за уложенными ежом бревнами.

Хан Турсун с презрительной улыбкой смотрел в пролом стены, подсчитывая будущие барыши. Он уже прикидывал, сколько пошлет великому кагану, сколько даст родичам, а сколько выделит племенам помельче. В его роду почти не было убитых. Хан предусмотрительно сберег своих воинов. Он бросил на стены малые племена, ослабив их до предела. Все шло именно так, как должно было быть. И хан, увлекшись тем, что было впереди, не видел того, что было сзади.

А позади него из леса выходило войско, невиданное в этих землях. Шесть сотен дружинников герцога баварского во главе с ним самим и еще столько же охочих людей из его земель. Собрались в кулак отряды хорутанских старост с правого берега Дуная во главе с боярином Гораном. Рядом с ним плечом к плечу шел Зван в белом плаще, неся в руках два дротика и длинное копье. Любимая секира пока была за поясом, ее время еще не пришло. Добрята стал сзади. Он уже натянул тетиву на свой лук, приготовив три колчана стрел. Дулебские жупаны выставили почти три тысячи копий, да лемузы дали пять сотен. Чуть ли не всех, кто мог держать оружие в этом малом племени. Местные германцы во главе с Бертахаром, что тоже носил белый плащ с красной полосой, дали еще почти тысячу мужей. Пришел Горазд с отрядом из Солеграда. Набросили на руку щиты три сотни приблудных данов, пробравшихся сюда в надежде получить надел доброй земли. И даже Збых, нанявший за соль отряды чехов, хорватов, седличей и лучан, стоял в общем строю и кусал побелевшие от страха губы. Его нельзя было назвать отважным бойцом, у него были совсем другие таланты. Передние ряды разномастного войска тащили в руках большие щиты и длиннейшие копья.

Почти двенадцать тысяч воинов пришло сюда, вооруженные кто как. В одном строю стояли баварские дружинники в изукрашенных серебром шлемах и полуголые чехи, вооруженные дротиками и копьями. Центр заняла тяжелая пехота, и огромная армия накатила на войско авар, прижимая его к стенам города. Конный отряд баварской знати поскакал в лагерь, чтобы вырезать его защитников и захватить табуны коней. Несметное богатство, что паслось почти без присмотра, не оставило равнодушным никого. Кони были не слишком часты здесь, и стоили они довольно дорого. А тут их были тысячи…

Хан Турсун выругался сквозь зубы и начал спешно строить для боя арьергард войска. У его армии не было маневра для атаки, а сотни воинов, что бились в городе, и вовсе не знали о нападении. Кочевники воевали на открытом пространстве, там, где можно было извести врага залпами из луков, измотать ложными наскоками и отступлениями, сломать его строй, а потом добить ударом тяжелой кавалерии. Ничего подобного его войско тут сделать не могло, а значит, они будут биться на чужих условиях. Уже и стрелы полетели со стороны словен, легко находя себе жертву в плотном конном строю. Хан и другие знатные воины вытащили луки, что были приторочены к седлу. Взять разгон они еще могли, да только это уже не имело смысла. Закованные в железо всадники увязнут в тугой массе пехоты, а сжимающееся кольцо из длинных копий просто искалечит их лошадей. Не поскачет конь на острия, кто бы что не думал. В лучшем случае они смогут прорубить себе дорогу и бежать, бросив на верную смерть своих родичей. Да только позор это для степного вождя, немыслимый позор до самой смерти. Не простят ему этого никогда. А потому хан Турсун опустошал колчан, выпуская стрелу за стрелой в море накатывающейся пешей рати. Атакующая волна была уже в тридцати шагах, когда в авар полетела туча дротиков. Сбитое в тесный ком войско застонало от боли, словно огромный зверь. Ведь промахнуться по такой большой мишени было попросту невозможно. Истошный визг раненых коней резанул по ушам степняков. Тысячи легких копий полетели навстречу аварским жалам, и почти каждое находило свою цель. Ведь так и велись тогда войны на Западе. Большую часть потерь войска несли именно от дротиков, и лишь в заключительной фазе битвы подключались мечи дружин герцогов, ярлов и королей. А иногда и до этого дело не доходило. Войско, потерявшее треть воинов, попросту разбегалось. Римские легионы хорошо научили этой науке германцев. И легионов давно нет, и пилумов нет тоже. А стена щитов и тучи ангонов остались, горячо принятые всеми варварами на римском Лимесе.

То же самое было и сейчас. Потери степняков были огромны, и увеличивались с каждым новым залпом. Это был конец. Хан осознал это, когда нукер, который бился справа от него, громко завыл от нестерпимой боли. Баварский ангон с железным наконечником длиной в локоть с хрустом пробил насквозь его ногу, намертво прибив ее к конскому боку. Стон воина и жалобный плач коня, который стал медленно заваливаться на землю, царапнули каменное сердце хана. Это был сын его двоюродного брата, силач и удалец, который мог на полном скаку поднять шапку с земли. Они прошли вместе множество битв, а теперь он лежит, придавленный собственным скакуном, а в его глазах читалась лишь глухая безнадежность. Два дротика ударили и в грудь самого Турсуна, но кость их наконечников не смогла пробить доспех из наборных пластин. Баварцы были все ближе, а во главе их скакал с отрядом закованных в доспех воинов здоровенный бородатый детина в красном плаще и в шлеме, изукрашенном золотой чеканкой. Только знать баваров воевала в кавалерийском строю, а потому конницы у герцога было немного, всего пара сотен. Да, их было немного, но в герцогом скакали отборные воины из богатых родов, у которых даже кони по аварскому обычаю имели защиту из войлока или кольчуги. Гарибальд, как и бойцы рядом с ним, уже опустил вниз наконечник копья. Турсун отбросил лук в сторону. Немыслимое кощунство для человека степи! Но, во-первых, у него закончились стрелы, а во-вторых, ему некогда было укладывать его в чехол. Копья германцев были уже в двух шагах от нагрудника его коня.

- Вперед! – хан двинул верного друга, сбив с ног двух воинов в первом ряду. Копья лишь скользнули по груди жеребца, прикрытого кольчужным воротником. Бавары внизу заорали, тщетно пытаясь увернуться от копыт злого, выученного самим ханом боевого коня. Его нукеры молча двинулись за ним, с шелестом вытащив из ножен мечи… Турсун бился в первом ряду, и вот он уже лишился копья, которое увязло в теле баварского воина.

- Хороший конь! – Гарибальд ткнул в бок скачущего рядом графа Эвина. – Я его хочу! – и он заорал: - Вот этого старика с бабьми косами на хорошем коне не трогать! Он мой! И конь тоже мой!

И он сделал выпад копьем в сторону хана, но тот отбил его мечом, и легким движением пальцев, что держали поводья, повернул коня в сторону наглеца. Ханский конь бился не хуже воина. Он лягался и топтал копытами пехоту, и лишь приказ герцога избавил его от удара копьем в брюхо. Там защиты не было, ведь кольчуга защищала лишь грудь и морду аварских коней.

- Ах ты, старая сволочь! - сплюнул Гарибальд, когда рядом с ним упал воин, лицо которого от удара копытом превратилось в кровавую маску. – Это же был Амарих! Я его двадцать лет знал! На! Получи!

Он длинным уколом всадил копье прямо подмышку врага, и тудун северных земель каганата, наместник величайшего правителя в этой части света, покачнулся в седле. Его доспех залила алая кровь, которая била алой пульсирующей струей. А вместе с кровью из старого воина уходила жизнь.

- Хан убит! – раздался вопль над полем.

Авары дрогнули. Боги отвернулись сегодня от них. Сейчас не зазорно было бы убежать с поля боя, да только бежать оказалось непросто. Жадные жала словенских дротиков, которые зачастую были просто остро заточенными кольями, ранили и убивали воинов в самой гуще потерявшей строй армии. Там, куда еще не докатилась волна пехоты. Неумолимое кольцо сжималось, и все больше и больше воинов-степняков приняло свою судьбу. Войско авар, что пришло покарать наглого князька, таяло на глазах. Лишь немногие пробивались через плотный ряды словен и германцев, уходя на другой берег.

***

Город представлял собой печальное зрелище. На месте посада остались лишь кучи обгорелых бревен. Черные пятна пожарищ напоминали о том, что здесь когда-то кипела жизнь и трудились люди. Они растили детей, сажали деревья, которые еще не успели дать урожай, занимались ремеслом, принесенным сюда из далекой Галлии. К удивлению князя, люди были веселы. Жизнь была куда важнее, чем дом. Римляне, привычные к походам франков, что лютовали на их землях не хуже авар, напевая песни, разгребали угли на месте своих жилищ. Многие уже начали копать землянки по словенскому обычаю, чтобы хоть какая-то крыша была над головой. Боярин Лют командовал работами, следя, чтобы в первую очередь очистили город от трупов, коих были тысячи. И свои, и чужие. Из авар утекли единицы, по большей части те, кто смог прорубиться сквозь строй и ускакать, нещадно нахлестывая коня. Остальное войско лежало здесь, и воины собирали оружие, украшения, припасы, а кое-кто и вовсе не брезговал ношеными окровавленными тряпками или сапогами. Для кого-то и это было богатством.

Княгиня командовала бабами, которые помогали раненым. Ведуньи хлопотали, промывая раны кипяченой водой, туго перевязывая их чистым холстом. Князь строго-настрого запретил замазывать их грязью, смоченной слюной, и они не смели ослушаться. На удивление, нагноений после его слов стало куда меньше, и ведуньи посчитали, что так ему сказали боги. А раз боги сказали, то так тому и быть. Не им с богами спорить.

Раненым стрелами вырезали наконечники. Там, где они впивались глубоко в тело, приходилось их проталкивать насквозь и обламывать древко. Вытащить наконечник, просто потянув за стрелу, было невозможно, это знал даже ребенок. Много раненых не протянет и до утра. Это было видно по их затуманенным болью взорам. Но теперь все в руках богов. Лишь они одни вольны даровать жизнь или смерть.