— Это еще не все, — небрежно бросил Само. — Теперь слушай мое предложение. Две тысячи солидов и я выкупаю пленных по честной цене. Ты уходишь в свои земли, и мы заключаем мир на три года.

— Пять тысяч и все, что есть в городе, — гордо заявил хан.

— А иначе что? — прищурился Само.

— А иначе я вырежу тут всех под корень. Я опустошу эту землю. Я уведу всех в степь, а эти пашни заселю своими рабами.

— У тебя есть время до утра, — ответил на его пассаж князь. — Потом я снимаю свое предложение.

— Чего? — от такой беспримерной наглости хан Турсун даже неприлично открыл рот. Он ничего подобного еще не слышал.

— Завтра в полдень у меня будет для тебя новое предложение, на пятьсот солидов меньше, — спокойно сказал князь. — И так каждый день. Минус пятьсот солидов.

— А что потом? — глумливо спросил его хан. — Потом я уже буду должен тебе?

— А потом ты уже будешь должен мне, — подтвердил Само. — Пятьсот солидов за каждый день осады. И будь уверен, я получу с тебя свои деньги. А если к тому времени тебя убьют твои же собственные воины, то я получу их с твоих детей и внуков.

— Больной на голову ублюдок, — сплюнул Турсун и развернул коня. — Завтра в обед я прибью твою кожу к воротам крепости.

— Завтра на закате приезжай! — крикнул ему в спину Само. — Тысяча солидов, большие деньги. Это очень щедрое предложение. Подумай, как следует, пастух!

Ворота города закрылись, а воины в крепости стали быстро собирать прямо за ними деревянный сруб и забивать его мешками с песком. Времени оставалось не так много. Дело было привычное, именно так они от баваров отбивались.

— Что это сейчас было, княже? — Лют вытирал пот со лба и тщетно пытался унять дрожь в пальцах. — Ведь нас же теперь даже в рабство не возьмут. Сгнием на кольях все до единого.

— А зачем нам в рабство? — повернул к нему голову Само. — Я там был, ничего хорошего. А злил я его специально. У него осадные башни и камнеметные машины не готовы, а проглотить такое оскорбление он не сможет. С одними лестницами на штурм пойдут.

— Так насчет тех беглецов, это правда? — удивился Лют.

— До последнего слова, — кивнул Само. — Я приказал мораванским всадникам те кочевья, откуда воины ушли, под корень изводить. Одного-двух выпускают, чтобы вести в войско пришли. Они совсем скоро должны в лагерь прискакать. Горан знает, что их убивать нельзя. Пока все идет, как надо, но я предпочитаю не доверять дело случаю, у меня в лагере уже один человечек работает.

— А почему ты его племя не велел трогать? — спросил Лют.

— С ума сошел, что ли? — изумился князь. — Их в первую очередь режут.

— Да чтоб я сдох! — Лют сел на коновязь, совершенно без сил. — Так ты знал, что все так будет?

— Не знал, — честно ответил Само. — Но осаду не исключал. И я знаю точно, что один-два приступа мы отобьем, и на этом все! Они камнями разобьют частокол, подведут осадные башни и возьмут город. Мы с Деметрием раз десять это отрабатывали. Конец всегда был один и тот же. Мы — покойники!