Поначалу, в прошлом году, он думал начать строить «развитой феодализм в отдельно взятом болоте». Это, несмотря на странность задумки, было достаточно просто, легко и в целом шло в тренде мирового развития. То есть, каких-либо значимых препятствий не имело.
Да и система в целом устойчивая. Не говоря уже о том, что передовая по меркам IX века и в целом перспективная, хоть и до крайности не типичная для этих земель. Во всяком случае, такой на Руси так и не сумели построить. Сначала пошли по скандинавскому пути развития, практически не тронутого феодальными концепциями. Потом при Иване III решили все перестроить, откатившись к моделям раннего, архаичного феодализма. А потом, при Алексее Михайловиче и Петре Великом начали строить новое государство по схеме административной монархии. Не без нюансов. Но не суть. Главное, что никакого развитого феодализма не Руси не было и она даже не приближалась к нему никогда.
Такая схема была удобна именно в плане захвата власти. Поставил всюду своих ярлов да бонов. Потихоньку. А потом, внезапно, оказалось, что у тебя в руках прослойка до зубов вооруженных людей, готовых отстаивать твои интересы против толпы, старейшин и так далее. Удобно. Просто. Доступно. И в целом с минимальным количеством усилий.
Но так было в прошлом году.
В этом же Ярослав пришел к выводу, что такой вариант ему совершенно не подходит. Просто потому, что ведет к децентрализации ресурсов, как военных, так и трудовых. А чем меньше плотность населения и беднее живет народ, тем больше проблем приносит децентрализация. То есть, нужно делать строго наоборот, собирая и концентрируя ресурсы в один кулак. Пусть и в целом не очень большой, но совершенно непреодолимый в любом конкретном месте.
Поэтому, поразмыслив, он решил пойти проторенным путем. Благо, что немало о нем знал. Увлечение европейским варварством требовало от него ясного и четкого понимания того, с кем эти самые варвары воевали. С кем сражались. Как. А главное, чем эти противники жили. И, как несложно догадаться, традиции IX–XI веков в Европе имели очень длинные ножки, уходившие в глубокую Античность. Со всеми вытекающими последствиями…
Оформив свои мысли и план в собственной голове Ярослав решился собрать тинг[1] Гнезда. То есть, общее собрание всех взрослых и лично свободных обитателей.
— Многие из вас видели — в последние годы беда все чаще и чаще обрушивалась на наши благословенные земли, — начал Ярослав издалека. — Чем лучше мы начинали жить, тем чаще к нам старались заглянуть ближние или дальние соседи, жаждущие отнять все нажитое непосильным трудом…
— Ярослав Васильевич, — усмехнувшись, произнес кузнец Мал. — Мы ведь все ценим тебя и уважаем. Ты, как мы все знаем, умеешь говорить. Хорошо. Красиво. Но у нас дела есть. Сказывай сразу, чего предложить хочешь.
— Да. — Поддержали его некоторые из обитателей Гнезда.
— А что? Пусть говорит, как разумеет! — Возразил лодочник. — Чай ромеец. А мы послушаем. Все веселее.
— Я тебе дам веселье! — Рявкнула на него жена и огребла коромыслом по спине. — К тебе Свен уже третий раз приходит. Стыдно уже перед людьми!
— Да я что?
— Тихо! — Рявкнул кузнец Мал, останавливая эту извечную перепалку. — Всем известно, что Баламут бездельник.
— Гордая птица! — Хохотнул кто-то. — Пока не пнешь, не полетит.
— И это верно, — подняв руку, произнес Мал. — Но дело свое крепко знает. И то, что Свен третий раз приходит — его беда. Кто знает Баламута — над душой у него стоит и не подносит чарочку до окончания дела. И все на этом! Нас Ярослав Васильевич собрал. Видно не просто так. Вот и послушаем.
— Мое предложение просто… — начал говорить Ярослав и, приосанившись, начал долго, вдумчиво и не спешно излагать свои мысли. Неспешно, потому что местные думали медленно. Иной раз очень медленно. Громко, чтобы все услышали. А вдумчиво… так многие вещи им были совершенно не понятны и приходилось буквально разжевывать.
Общую идею он предложил какую?
В Гнезде уже живет много людей. И будет жить еще больше. А порядка — нет. И с этим нужно что-то делать, дабы не дожить до беды.
Перво-наперво он, как человек, отвечающий за защиту поселения, предлагал ввести право голоса только для тех, кто состоит в ополчении.