— На крыльце встречают только равного. Там стоит тысяцкий Вышата Глебович.

От ворот эскорт повернул к конюшне, а моего коня, поклонившись в пояс, взял под узду важный боярин, которого сопровождали еще двое, одетые победнее.

— С приездом, князь Александр Игоревич! Мой господин, Великий князь Мстислав Святославич, послал меня, своего слугу, воеводу Митяя, встретить тебя и проводить к крыльцу.

Он повел моего коня к княжескому терему. Важность, с которой воевода проделывал это, показалась мне смешной. В Западной Европе все было не так напыщенно. Увидев отстраненное выражение на лицах людей, ждавших меня на крыльце, я понял, что исполняется ритуал, в котором моя личность не играет никакой роли. Ритуал служил в первую очередь для возвеличивания князя Черниговского, но любое его нарушение может быть воспринято каждой из сторон, как оскорбление, со всеми вытекающими последствиями. Впрочем, мне, как «византийцу», скорее всего, простят мелкие огрехи. Воевода Митяй остановил моего коня перед крыльцом. Я спрыгнул на землю, шагнул к крыльцу и остановился, потому что почувствовал, что дальше идти пока нельзя.

Стоявшие на крыльце, сняв шапки, поклонились мне в пояс, и тысяцкий Вышата Глебович, обладатель густой и длинной темно-русой бороды и зычного, командного голоса, торжественно произнес:

— Великий князь Черниговский Мстислав Святославич прислал нас, своих слуг, встретить и проводить к нему своего младшего брата Александра Игоревича, князя Путивльского!

Я в ответ кивнул головой и поднялся по лестнице.

Тысяцкий надел свою шапку, которая оказалась из черно-бурой лисы и с чем-то типа кокарды в виде золотого медведя, вставшего на задние лапы и шагающего слева направо, то есть, по законам рекламы, вперед. Вышата Глебович повернулся и пошел впереди меня. Остальные пристроились сзади. По крутой деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. Там была узкая комната с двумя дверьми: одни прямо, другие слева. Двое дружинников, подпоясанных широкими ремнями с саблями, стояли по обе стороны двустворчатой двери, расположенной прямо. Они распахнули ее наружу.

Дверь вела во что-то вроде церемониальной палаты — длинной комнаты со стенами, оббитыми дорогими, шитыми золотом и серебром, тканями, поверх которых висели несколько икон в золотых окладах. У противоположной от двери стены сидел на высоком стуле с низкой спинкой и широкими ручками мужчина примерно лет тридцати пяти-семи, среднего роста и сложения, с темно-русыми волосами длиной до плеч, круглым лицом, покрытым широкой и короткой темно-русой холеной бородой. На голове у него была маленькая шапочка, шитая золотом и густо украшенная жемчугом. Одет в три, если не больше, слоя одежды разных оттенков красного цвета. Верхние слои шиты золотом или серебром и украшены жемчугом. Судя по количеству жемчуга, добывают его где-то здесь. Наверное, речной. На ногах короткие сапожки или высокие ботинки с немного загнутыми вверх, острыми носками, тоже вышитые золотом и украшенные жемчугом. Так понимаю, сидящий на стуле и есть мой троюродный братец. По словам монаха Ильи, Мстислав Святославич княжит всего второй год. Занял черниговский стол после смерти своего старшего брата. Поскольку Мстислав — самый младший из братьев, следующими по старшинству на черниговский стол идут сыновья брата их отца Игоря Святославича, то есть, я, как единственный живой. Наверное, поэтому мне и оказали такой торжественный прием. Вдоль боковых стен стояли широкие лавки, покрытые ковриками или кусками очень плотной ткани. На ковриках лежали подушки в темно-красных наволочках. На подушках сидели человек десять, все в золоте, серебре и жемчуге, кроме прикорнувшего слева от князя епископа — дряхлого старика с длинными седыми волосами и бородой, который опирался о позолоченный посох. На епископе была простая черная ряса. Если бы не серебряная толстая цепь и массивный крест на ней, я бы счел его бессребреником. Весть о моем приезде пришла сюда в конце послеобеденного сна, который здесь свято блюдут в богатых сословиях, поэтому многие бояре сидели с заспанными физиономиями. Епископ и вообще заснул, ожидая меня, и теперь, проснувшись, никак, видимо, не мог вспомнить, кто я такой?

Я остановился у порога и окинул взглядом палату, выискивая, на какую икону надо перекреститься? Красным считается вроде бы правый угол, там и должна быть главная икона, но ни он, ни левый ничем не выделялись. Я заметил слева на стене подсвеченную светом из окна большую икону с каким-то бородатым мужиком, украшенную с особой щедростью, и перекрестился на нее. Судя по отсутствию отрицательной реакции, если и ошибся, то простительно.

— Доброго здоровья и долгих лет жизни Великому князю Черниговскому Мстиславу Святославичу и всем присутствующим здесь! — произнес я, кивнув в знак приветствия головой, и пошел к Великому князю Черниговскому Мстиславу Святославичу.

Не знаю, на какой дистанции он собирался меня держать, но я решил, что, поскольку первый в очереди на его место, соответственно и буду себя вести. Бояре сразу встали и поклонились мне. Мстиславу Святославичу надо было или одернуть меня и тем самым оскорбить, или встать и поприветствовать, как почти равного. Он встал. Я был на полголовы длиннее, но он находился на помосте, так что оказался выше меня. Ему пришлось наклониться, чтобы поцеловать меня в губы. Здесь тоже мужики целуются при каждом удобном случае. От его бороды пахло шафраном или чем-то похожим.

— Здравствуй, брат! — с нотками искренности поприветствовал он. — Рад, что ты добрался до нас живым и невредимым!

Князь Мстислав показал мне на стул наподобие того, на котором сидел он сам, неизвестно откуда появившийся справа от помоста. Видимо, стул до поры прятали, чтобы понять, на что я претендую, и соответственно отреагировать. Как здесь всё сложно! Я подумал, что черниговский стол мне будет великоват. Как только начинаешь интриговать, ни что другое не остается ни времени, ни сил, а мне хотелось бы пожить. Я сел на предложенный стул, и мы начали обмениваться любезностями. Разговор ничем не отличался от тех, которые я вел при случайной встрече со своей дальней родней, о которой почти ничего не знал, кроме имен.

— На отца похож, — вдруг громко произнес епископ.

Наступила неловкая пауза.

— Это мой епископ Феодосий, — прервал ее Мстислав Святославич. — Он и твоему отцу служил.

Меня порадовало, что Церковь здесь подчиняется князьям, а не наоборот, как у католиков в эту эпоху.

— Я и говорю, что похож на отца, на Игоря Святославича, — повторил громко епископ Феодосий. — Такой же боевитый.

— Да, похож! — очень громко сказал ему князь Черниговский, а мне тихо объяснил: — Епископ туговат на ухо.