Слева и позади моего ложа расположился на палубе под тентом толстый мужчина с окладистой темно-русой бородой, одетый в темную меховую шапку, вроде бы бобровую, и во что-то темно-красное типа короткого кафтана с рукавами по локоть, порты из похожего материала и обутый в черные высокие сапоги. Он ел тоже, что и гребцы, плюс вареные куриные яйца. Еда его лежала на бронзовой тарели, у которой был выпуклый узор по краю, похожий на виноградную лозу. Запивал из бронзового кубка с широкой круглой подставкой. Скорее всего, это купец, хозяин судна. Обслуживал его мальчишка лет двенадцати, худой, зашуганный, в грязной серо-белой рубахе, широкой и длинной, на вырост, и босой. Ноги были в цыпках.

— Очухался, князь? — дожевав кусок сала, спросил купец тоном, состоящим одновременно из заискивания и насмешливости.

— Да вроде бы, — ответил я и спросил в свою очередь: — Где мои одежда и оружие?

— Савка, принеси князю его вещи! — приказал купец мальчишке, а мне сообщил: — Мокрые они были. Сняли, чтобы высушить. Не бойся, ничего не пропало.

— Это ты должен бояться, — мрачно сказал я, чтобы поставить его на место. — Если хоть что-нибудь пропадет, не сносить тебе головы.

Купец сразу привял, залепетал подобострастно:

— Поверь мне, князь, ничего себе не взял! Али я не знаю, кто ты?! Мы, купцы, — люди подневольные, свое место помним, — и напомнил и мне как бы между прочим: — Потому и спас тебя. Знал, кому помогаю!

— За спасение будешь награжден, — заверил я и повернулся к баку.

Там гребцы закончили трапезу, начали готовиться к гребле. Монахи тоже поели, только Илья дожевывал хлеб, допивая содержимое чаши. Почувствовав мой взгляд, он поставил чашу на палубу, перекрестился у рта, что-то тихо сказал остальным монахам и пошел ко мне.

В это время сзади к моему ложу подошел Савка и положил рядом на тюк с товарами мой спасательный жилет, кафтан, кольчугу, пояс с саблей и кинжалом, сапоги, серебряную флягу и тубус с картой. Тубус открывали, нарушив воск, которым был замазан стык, чтобы вода не просочилась, но карта была на месте. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь на ладье понял, для чего она предназначена. Флягу тоже открывали. Находясь на шхуне, я наполнил ее доверху белым вином, разведенным водой. Такая смесь хорошо утоляет жажду. Сейчас фляга была пуста. Не думаю, что это сделал купец, поэтому не стал наезжать на него. Зато все монеты в поясе и жилете были на месте. Я отобрал три золотых мараведи и, протянув их мальчишке, чтобы передал купцу, сказал:

— Это тебе за хлопоты. И будешь торговать в Путивле без пошлин с одной ладьи.

— Спасибо, княже! Я знал, что ты щедрый и великодушный человек! — произнес он громким и хорошо поставленным голосом, напоминая конферансье.

— Тебя Савка заметил в море, — тихо сказал мне монах Илья. — Купец не хотел к тебе плыть, волны дюже высокие были, но мы настояли.

— Он — холоп купеческий? — спросил я.

— За меру жита на три года отдан в услужение. Половину отработал, — ответил Илья.

— Савка! — подозвал я.

Вид у мальчишки был запуганный. На грязной левой щеке дергалась жилка. Так бывает, когда ждут, что сейчас влепят оплеуху. Я протянул ему еще одну золотую монету и сказал громко:

— Отдашь купцу и скажешь, что ты теперь мой слуга.

Савка крепко сжал монету. Руки у него тоже были в цыпках.

— Грабишь ты меня, князь! Такого хорошего слугу забираешь! — запричитал купец, но не очень убедительно. Поняв, что меня скулением не прошибешь, закончил: — Придется мне смириться. Ты — князь, а нам положено быть в твоей воле. — Потом предложил совсем буднично: — Отобедаешь, князь?