— Это не он, — покачал головой господин Лигурис, когда я с сочувствием сказал о том, что грустно увозить с собой мертвого сына. Он качнул головой в сторону самолета и добавил: — Там не мой сын. — Заметив изумление в моих глазах, он пояснил: — Я не думаю, что там, в гробу — мой сын. Моего сына я хорошо помню — он был живой, умный молодой человек. А то тело, которое запаяли в гроб и запихали в багаж, вряд ли имеет к моему сыну какое-то отношение. Димис остался в моей памяти.
Константинос вдруг полез рукой за пазуху и, вытащив толстый бумажник, извлек оттуда цветную фотокарточку.
— Вот, — произнес он, подавая мне снимок, — это мой сын Димис. Оставьте себе, я вас прошу. Вы будете заниматься расследованием его убийства, так пусть у вас перед глазами будет его фотография.
Со снимка на меня смотрел высокий молодой человек с очень живыми чертами лица, смугловатый, черноволосый. Ученый. Юный исследователь. «Прекрасный любовник» — как сказала о нем недавно Зоя Некрасова. Что ж, судя по фото, вполне может быть…
До начала регистрации пассажиров оставалось минут десять, и мы вышли на улицу покурить. Вдали поднимался дым из труб завода «Кока-Кола», а вокруг суетились алчные таксисты и люди с бесчисленными чемоданами.
Что везут из России иностранные туристы? Невольно задаешься этим вопросом, глядя на туго набитые чемоданы. Что в них? Неужели килограммы матрешек? Или декалитры русской водки в сувенирном исполнении?
Или хит туристических базаров: проданный якобы из-под полы и с оглядкой «мундир генерала КГБ», который на поверку оказывается всего лишь поношенной формой лейтенанта инженерных войск?
Туристы увозят их из России тысячами, вовсе не задумываясь над тем, что в СССР просто не могло быть столько генералов…
На нас с Константиносом поглядывали раздраженно. Может быть, мы мешали туристам суетиться вокруг их чемоданов, а скорее всего раздражал наш вид среди этой толчеи. Два человека в длинных плащах неторопливо прохаживались перед дверями аэровокзала. Курили, молчали, поглядывали на часы. И лица у обоих были строгие.
— Ваши деньги не пропадут, — заверил я клиента. — Вот только вынужден вас огорчить. Убийцу я найду, об этом можно говорить с уверенностью. Но, боюсь, это вас не устроит.
Увидев, как стремительно взметнулись кверху красиво очерченные брови господина Лигуриса, я пояснил:
— Судя по материалам дела, убивал вашего сына профессиональный киллер. Его можно найти, но ведь это просто нанятый человек. Ему заплатили, и он убил…
— Конечно, меня интересует заказчик, — перебив меня, сказал Константинос. — Об исполнителе и речь не идет. Только заказчик.
— Тогда будет гораздо сложнее, — покачал я головой и тут же, вспомнив, спросил: — Скажите, а какие отношения были у вас с сыном? Вы говорили, что хорошие и что он писал вам регулярно. Но у меня имеются другие сведения.
— Какие еще сведения? — вскипев, возмущенно спросил Константинос, и я воочию увидел, что такое разгневанный грек. Точнее, увидел, как за одно мгновение сдержанный британский джентльмен превращается в бешеного южанина.
Кажется, в такие моменты «лицо греческой национальности» ничем не отличается от «лица кавказской»…
— Откуда у вас сведения? Кто может об этом знать? — гневно вопрошал меня господин Лигурис, и набрякшие мешки под глазами тряслись при каждом слове. Шрамы от ожогов на его лице побелели, что свидетельствовало о сильном волнении.
Я решил не скрывать правду.
— У вашего сына в Петербурге была близкая подруга, — сказал я. — Так вот, по ее мнению, вы с Димисом не всегда находили общий язык.
Как ни странно, после этих слов Константинос сразу успокоился.