— Красиво выражаетесь, — заметил я, в первый раз позволив себе улыбнуться. Да и как не улыбнуться? Слишком уж идиотская история со мной приключилась. Слава Богу, что все обошлось.
— Вот мы с Аней и подумали, что вы нам подойдете, — закончил профессор.
Я понял. Престарелый цезарь Август собирал юношей и девушек, заставляя их заниматься любовью у него на глазах. Зрелище совокупляющихся молодых тел приводило его в возбуждение, и он обретал кратковременную способность к сексу. Об этом писал еще Светоний в «Жизнеописании двенадцати цезарей»…
Значит, я предназначался профессором на роль такого вот римского юноши. Совокупился бы с Аней, а почтеннейший Саул Аронович от этого зрелища пришел бы в состояние возбуждения.
Смешно и грустно. Даже жестоко — по отношению ко мне.
А чтобы все прошло естественно, Аня бросила мне в коньяк наркотические таблетки — так называемые колеса. И оба супруга, без сомнения, тоже приняли дозу. Интересно, они часто практикуют такие «сессии»? Наверное, часто…
Вот и женись после этого на молодой: хлопот не оберешься.
Я встал и привел в порядок свою одежду, основательно растерзанную нетерпеливыми Аниными руками.
— Кстати, — обратился я к Гимпельсону, — если уж мы все выяснили… У нас что-нибудь было вчера? Ну, я имею в виду между мной и вашей супругой? А то я как-то не совсем отчетливо…
— Увы, — развел руками профессор и снова скорчил мину. — Аня переусердствовала с дозой, а вы оказались непривычны к допингу. Так что удовольствия не получил никто. — Он заглянул мне в глаза: — Но вы не сердитесь?
— Если вы дадите мне еще чашечку кофе, — ответил я, — то нет. Спасибо за урок — теперь буду внимательнее в гостях.
Мы пили кофе на кухне — очень стильно оформленной. Печь, покрытую старинными голландскими изразцами, дополняли полки, сделанные из толстых досок: на них стояла медная утварь, словно вынесенная из музея городского быта позапрошлого века.
— Вы серьезно говорили вчера вечером? — поинтересовался я. — Про минойцев? Что вы их боитесь?
Гимпельсон ответил не сразу. Посмотрел в окно на соседние дома, на припаркованные вдоль узкого тротуара машины и вздохнул.
— Конечно, нет, — сказал он, пожав плечами. — Все, что я говорил вам о минойской цивилизации, — верно, ну а уж о том, что я их боюсь, — это так, ерунда. Под воздействием амфетамина. Какие еще минойцы? Цивилизация загадочно исчезла, испарилась — правда. Обидно, что мы так мало о ней знаем, — тоже правда. Но вот и все, что можно об этом сказать.
Профессор говорил уверенно, даже слегка раздраженно. Говорил, будто отрубал.
Слишком уверенно. И я ему не поверил. Мне показалось, что вечером, под воздействием наркотика он говорил искреннее…
— А Димис Лигурис много знал о минойцах? — спросил я.
— Откуда я знаю? — пожал плечами Саул Аронович, подняв плечи, и стал похож на нахохлившегося петуха. — Создавалось впечатление, что много. Гораздо больше, чем может знать человек, как бы учен он ни был. Именно поэтому мне кажется, что это его знание было блефом.
— Скажите, у него имелись враги? Враги в науке?