— Держу пари, ты сладкая на вкус.

Я с трудом сглатываю. О, Боже. Что, если я на вкус, как черствый «Чирос»? (Примеч.: Cheerios — товарный знак сухого завтрака в форме колечек).

— Есть кое-что, что ты должен знать.

— Ладно. — Он отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Ты знаком с этим придурком. Что ж... он единственный парень, который у меня был... — Тьфу.

— Что? Ты серьезно?

Я открываю дверцу машины и бросаю туфли и сумочку на сиденье. Захлопываю дверь и прислоняюсь к ней.

— Мне очень жаль.

— Ты извиняешься? Почему ты сожалеешь об этом?

— Потому что не хочу, чтобы ты разочаровался в том, что я не такая опытная женщина, какой кажусь в своих книгах. По правде говоря, я никогда не делала и половины того, о чем написала.

Фишер оглядывает стоянку и смотрит, как люди садятся в свои машины и лимузины.

— Почему бы нам не поехать к тебе и не поговорить об этом там? Я думаю, здесь не место для такого разговора.

Я киваю и открываю дверцу машины.

— Я поеду за тобой, хорошо?

— Конечно.

До моего многоквартирного дома двадцать минут езды. Всю дорогу я жалею, что вообще сказала что-то Фишеру. Я должна была просто переспать с ним и не говорить ни слова. Может быть, я не так уж ужасна, и он бы никогда не узнал.

Я паркую машину, Фишер паркуется рядом. Беру туфли с сумочкой и открываю дверь, готовая извиниться за сказанное.

Он деловито запирает машину, его галстук свободно болтается на шее.

— Эй, мы можем просто забыть, что я сказала?

Я не успеваю закончить фразу, как губы Фишера касаются моих. Он наклоняется, берет меня на руки и несет в здание. Когда мы входим в лифт, Фишер опускает меня на пол, нажимает кнопку моего этажа, а затем прижимает меня к стене лифта.