– В смысле? – уязвленно отозвалась подруга.

– Они не критикуют тебя лично.

– Да, конечно! Раз они не в курсе, кто я такая, это еще не значит, что они не пытаются меня задеть. Анонимность делает людей еще более жестокими.

Как страус, прячущий голову в песок, я решила, что если не прочитаю ответ Серебристого Лиса, то его и не существует. Однако он по-прежнему висел в папке входящих писем. Часть сообщения была видна в предварительном просмотре:

«Мисс Кинкейд, как здорово получить отклик от автора. Насчет отзыва – всегда пожалуйста. Обычно мои рецензии не вызывают…»

Явный и неприкрытый сарказм. Я отодвинула стул.

– Мне сейчас некогда.

– Как угодно. – Лейла допила кофе. – Можно стащить у тебя бутылку воды? Хочу съездить на велике к родителям и помочь с установкой стенки.

Брякнул колокольчик над дверью, и вошел Дилан – еще более растрепанный, чем накануне. Щетина придавала ему все тот же нахальный вид, на который я обратила внимание в семнадцать лет. Татуировка, вьющаяся по предплечью, напомнила о его восемнадцатом дне рождения, когда Дилан шептал мне на ухо обещания приключений под луной. Сексуальность, развившаяся с годами, принесла ему успешную карьеру под софитами и камерами. Или хорошо поработал маркетолог.

Мы коротко обнялись. От Дилана всегда шел мускусный запах с нотками сандалового дерева, и, вдохнув аромат, я словно вернулась к тем вечерам, которые мы проводили вместе, даже не думая спать. Я изо всех сил сопротивлялась мощному желанию раствориться в его тепле.

Лейла встала.

– Если понадобится моральная поддержка, я рядом.

Развернув стул спинкой вперед, Дилан сел на него и широко расставил ноги.

– Моральная поддержка? Чтобы устоять перед моим легендарным обаянием?

Я фыркнула.

– Конечно. Пусть так.

Лейла накинула рюкзак на плечи и наградила меня непонятным взглядом – вроде бы предостерегающим.

Ей незачем волноваться. Дилан перерос то, что было между нами. Он может получить любую.

Правда, если кто и способен соблазнить меня без лишних усилий, так это Дилан.

Когда мы были подростками, Дилан «застолбил» меня, будто сорвал розу, которая только что зацвела. Однажды после урока, где мы проходили поэзию периода романтизма, он подошел к моей парте и сказал: