– Мы еще успеем повеселиться, Эстер, а сегодня будь ко мне снисходительна.

Смех стал громче, но я не шутил.

– Что-то медленное и… нетрудное, – вздернула голову Эстер. – Как вам это?

Я замер в ожидании, понимая, что моя певчая птичка играет на публику, но не сразу сообразив, к чему она подводит.

– Послушайте! – призвала всех Эстер и начала отбивать губами сердечный ритм: та-там, та-там, та-там.

– Вы его слышите? – спросила она гостей.

– Я его слышу, – сказал я, застучав рукой по бедру в унисон с ней.

– Выручайте нас, – потребовала Эстер от собравшихся, и те повиновались.

Сердцебиение превратилось в монолитную партию ударных, и тогда Эстер добавила голос.

– Я слышу твое сердце, мое стучит в ответ, – вступила она на идеальной высоте чистым, призывным голосом.

Эстер не стала ждать, когда я отвечу ей так, как обычно это делал. Она продолжила петь соло и исполнила весь первый куплет без всякого аккомпанемента, не считая бита вовлеченной публики.

– Не говори: «Прощай!». Лучше скажем друг другу «Привет!», – тихо пропела Эстер, и пальцы моей правой руки, удобно разместившейся на клавишах, начали извлекать аккорды в такт ритму.

– Ты со мной, Бенни? – спросила Эстер.

– Яс тобой, – ответил я, постаравшись, чтобы мой ответ расслышали все.

– Тогда давай споем это еще раз.

Мы спели песню от начала до конца. Так, как пели ее всегда в паре, взаимодействуя и поддразнивая друг друга. Так, словно нам было на все в этом мире наплевать. Песенка была простая и милая, не тяжелая для восприятия и не пробивающая на сильные эмоции. Публика нам похлопала. Но мы ее не взволновали и не возбудили. Я не видел Александера со своего сиденья и понятия не имел, заметила ли его Эстер, как, впрочем, и то, знала ли она, как он вообще выглядит. Когда аплодисменты стихли, Сэл бочком подступил к Эстер и, держа в одной руке бокал с золотистым ликером, второй приобнял ее за плечо.

– А я ведь когда-то знал мать Эстер. Мод Александер. Она тоже была потрясающей певицей, – признался он во всеуслышание.

Воздух в зале наэлектризовался.

– Какой это был голос! Какая женщина! – поднял бокал дядя Сэл. – За Мод Александер, да упокоится ее душа с миром…

К тосту присоединились всего несколько человек; их голоса прозвучали напряженно и неловко. Но Сэл невозмутимо продолжил: