– Выписали?

– Вряд ли. Просто она уже совершеннолетняя, и ее перевели в другую клинику. Ее временно держали в Педипси, а потом поймали на этой шалости и перевели к взрослым.

– Ты имеешь в виду те листочки?

– Да, – усмехнулся Максон. – Флюксус[30], чувак. Подрывное дерьмо. Они думают, что она оказывает плохое влияние, издевается над системой и не принимает всерьез свое собственное психическое заболевание.

Бенни не понял, что такое «Флюксус». Он никогда не слышал об этом радикальном политическом и художественном движении шестидесятых годов. Он подумал, что это такое крутое бранное словечко. Но он понял для себя кое-что важное, усвоил еще одно правило отделения детской психиатрии: наказание за подрывную деятельность заключается в том, что тебя делают взрослым. Флюксус, чувак.

После ухода Алисы отделение стало другим. Пустым. Тихим. Скучным. В тот же день, во время арт-терапии Бенни стащил клей-карандаш и, вернувшись в свою комнату, вклеил все бумажки в свою тетрадь для сочинений. Он не относился к этому как к творчеству. Ему просто нравилось, как они выглядят, когда все аккуратно выстроены в одну колонку.

Бенни выписали из детской психиатрии через несколько дней после окончания учебного года, поэтому он пропустил выпускной в школе. Его это не беспокоило. Школа казалась ему каким-то далеким полузабытым миром, поэтому, когда Аннабель привезла его домой из больницы, он не понял, почему над входной дверью висит баннер «ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО!».

Что он такого сделал? Бенни растерянно посмотрел на мать. Она вся сияла и так глядела на него, словно у него имелся какой-то серьёзный повод для счастья, но Бенни никак не мог взять в толк, чему он должен радоваться.

– Я что-нибудь натворил?

– Нет, глупышка! – Она попыталась торжественно распахнуть перед ним дверь, но ту заклинило подвернувшимся пакетом с макулатурой. Аннабель с силой толкнула ее, открыв настолько, чтобы Бенни мог пройти на кухню. Между шкафом и холодильником он увидел еще один баннер: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ВЫПУСКНИКА!»

На спинках кухонных стульев висели гроздья разноцветных воздушных шариков, на некоторых были нарисованы желтые смайлики в академических шапочках с кисточками, на других написано: «ВЫПУСКНИК № 1! ТАК ДЕРЖАТЬ! ПРИВЕТ И ПОЧЕТ НАШЕМУ ВЫПУСКНИКУ!»

– Поздравляю, Бенни! Я так горжусь тобой! – сказала Аннабель, и, видя, что он никак не реагирует, объяснила: – Это в честь твоего выпуска.

Бенни не знал, что сказать. В Педипси никто не говорил «выпуск». Это называлось по-другому. Там говорили «выписка». Но, возможно, мама этого не знала, а он не хотел ее расстраивать.

– Как здорово, мам, – произнес он, хотя никакой радости не испытывал.

– Среднюю школу заканчивают раз в жизни, – сказала Аннабель. – Мне хотелось, чтобы и у тебя был праздник. Ну, что ты стоишь! Давай праздновать!

Она забрала у него из рук сумку и бросила ее на пол. На расчищенном уголке кухонного стола лежала куча подарков: глуповатая плюшевая гончая в академической шапочке, несколько комковатых свертков, завернутых в блестящую бумагу с большими бантами, огромная открытка, скрученный в трубочку и обвязанный лентой лист бумаги. Гончая считалась талисманом школы. Сняв с нее академическую шапочку, Аннабель водрузила ее на голову Бенни.

– Ой, по-моему, ты вырос! – сказала она и сдвинула свисавшую спереди кисточку на левую сторону, потом отступила назад, чтобы полюбоваться. – Нет, подожди! Не на ту сторону!

Она повернула кисточку вправо, а затем взяла бумажную трубку и снова сделала несколько шагов назад.

– Бенджамин Оу! – объявила она, держа перед собой свиток двумя руками.

Бенни отвел взгляд. Ему не нравилось, когда вот так выкрикивали его полное имя. Оно звучало так, словно принадлежало кому-то другому, и этот кто-то другой должен был ответить.