Мы бежали — нет, мчались к выходу под канонадой из обломков веры Рицу, которой я придал форму механического тела перед тем, как сбежать. Позади осталась срубленная какой-то шестеренкой огромная голова гадалки, сотни не слишком хорошо оформившихся «рабочих», прикрывавшие нас от стального града маховики. Возле самого выхода я обернулся и увидел, как огромный Рицу рвется из цепей, оставляя клочья кожи в яростном стремлении вверх. Заснувший от счастья, он теперь просыпался — от отчаяния.

Дерево сновидений снова приняло нас, вырвавшихся из мира безумца. Уставшие, запыхавшиеся, но победители — мы сделали первый шаг на пути в новое будущее.

Следовало праздновать и торжествовать! Но сидя бок о бок над туманной бездной, расцвеченной перламутрово-призрачным сиянием снов человечества, в пространстве ирреальности, на изнанке миров, мы просто молчали. Слишком много было сказано там, внутри, слишком много сделано — и сделано не так, как должно.

Наш первый бой стал причиной сомнений, и ясно было, что их следует разрешить здесь и сейчас, пока они не стали фундаментом для недоверия, но до чего же сложно было найти правильные слова в глубине себя, слова, которые выполнят свою миссию.

— Соусейсеки. Нам придется об этом поговорить, и я не хочу откладывать.

— Мне сложно задавать эти вопросы, мастер.

— Но они ведь не исчезнут от того, что ты промолчишь. Я отвечу — если смогу.

— Мастер, почему ты солгал ему? Зачем дал ложные надежды? Почему мы не ушли?

— Мы, люди, привыкли обманывать друг друга. Я не стану отрицать, что его история одновременно печальна и отвратительна. Но и другое скажу — мне безразлично его будущее, безразлична справедливость и возмездие, и чувства его — не более чем инструмент.

— Ты и мне теперь врешь, мастер. Но не со зла, я же вижу. Говори.

— Соу, оставь ошибки для меня. Я всего лишь человек — справлюсь.

— Да, ты права, права. И ты знаешь, что я бы оставил его ждать смерти — потому что он должен быть наказан. Это было бы справедливо.

— Но ты этого не сделал — и теперь не знаешь, правильно ли поступил.

— Не из жалости, Соу. Но я не хочу признавать…

— Что сделал это ради меня?

— Знаешь, в средневековье некоторые рыцари давали особый обет. Не убивать ни одного человека. Но рыцарь должен сражаться — иначе зачем ему быть рыцарем? И люди решили проблему.

— Что ты имеешь в виду?

— За рыцарем в бою следовал паж, который наносил последний удар. Добивал поверженных. Брал на себя грех. Рыцарь оставался чист перед обетом.

— Но…

— Я возьму на себя наши ошибки, Соу. Не мне суждено стать Алисой — я лишь твой паж, оруженосец, ученик, и путь наш не вечен. Ты найдешь Отца и останешься с ним, а мне придется уйти…