Он заявил, как всегда серьезно, слегка кивая и глядя мне в глаза, — типичный взгляд Вестербю:
— Я разузнаю, кем она была.
— Ну что ж, удачи, — ответила я.
Была набрана следующая пачка дневников, озаглавленная «Мир и Война». Вместе с дюжиной помощников я должна была вычитать гранки. Большинство писателей говорят, что, пока не увидишь свой труд изданным, не узнаешь, каким он получился, и это правда. Перепечатанная или даже набранная на компьютере рукопись — совсем не то. Удивительно: проверяя гранки в поисках опечаток или описок, я читала их с удовольствием.
Я уже просматривала рукописный перевод Маргрете Купер и знала, что в этих дневниках нет ключа к разгадке происхождения Свонни. Но тем не менее я была крайне внимательна. Меня не слишком тревожила эта проблема, пока Свонни была жива, но после ее смерти, после материалов о Ропере и знакомства с личностью, которой она себя вообразила, мое желание докопаться до истины росло с каждым днем. Оно не станет навязчивым, как у Свонни, но мне хватало и сегодняшнего желания. Кэри мучил вопрос, кем стала Эдит Ропер, а я сгорала от желания выяснить, кто на самом деле Свонни. Но мы поняли только одно — Свонни не Эдит.
Я так и не прочла мемуары Артура Ропера и вернула книгу Кэри. Она предложила мне ознакомиться с очерком Коры Грин, который та написала для «Стар» осенью 1905 года.
Я оторвалась от чтения гранок и просмотрела статью. Конечно, ее написала не сама Кора Грин, а кто-то другой, хотя факты, несомненно, исходили от нее. Стиль был цветистый, манерный, напыщенный, старомодный даже в то время. Лиззи Ропер была мертва, поэтому не могла подать в суд за клевету, и миссис Грин напустилась на ее любовников и поведение. Мэри Гайд тоже мертва, поэтому о дружбе с ней миссис Грин предусмотрительно забыла.
Нашу улицу можно было назвать респектабельной, пока на вилле «Девон» не поселилась печально известная семья, чьи деяния в последнее время стали объектом пересудов и сплетен. Как женщина, которая видит в людях только хорошее, пока не доказано обратное, доверчивая и, возможно, чрезмерно наивная, признаюсь, что стала водить дружбу с моей новой соседкой, миссис Мэри Гайд.
Имела ли она право на достопочтенное обращение «миссис»? Естественно, я не справлялась об этом. Она представилась как «миссис», и я называла ее так. Мы оставались друг для друга «миссис Гайд» и «миссис Грин», пока более тесная дружба не предписала нам изменить обращение на «Мэри» и «Кора».
В тот ранний период нашего знакомства, в последнее десятилетие прошлого века, Мэри Гайд сдавала комнаты троим квартирантам: мистеру Дзержинскому, мисс Коттрел и мистеру Айронсмиту. Молоденькая служанка, которую звали Флоренс Фишер, совсем ребенок — что, впрочем, не освобождало ее от выполнения почти всей работы по дому, — пришла на виллу «Девон» из того скверного района Хэкни, что признанно считался его позором, а именно — с болотистых берегов реки Ли.
Мистер Дзержинский, иностранец, о чем свидетельствует его фамилия, был скорее другом, чем жильцом миссис Гайд. Что это была за дружба, до какой степени интимных, а возможно, и преступных отношений они дошли, я сказать не могу. Я склонна видеть в своих знакомых только хорошее, не думать о зле. Однако даже святой или ангел при всем их милосердии затруднился бы не заметить действий ее дочери, несчастной Элизабет, или Лиззи, и джентльменов — за неимением более подходящего слова, — которые звонили в дверь виллы «Девон».
Мистеру Айронсмиту не приходилось звонить, поскольку он жил в этом доме. Однажды миссис Гайд сказала мне, что он помолвлен с ее дочерью, а мисс Лиззи показала мне кольцо, которое он ей подарил. Ничего особенного, дешевая вещица из неблагородного металла, со стразом или даже стеклом. Мне кольцо не понравилось, но тем не менее своим подарком мистер Айронсмит претендовал на то, чтобы их отношения стали законными. Обещание, которое мисс Лиззи дала ему, не помешало ей принимать у себя и других мужчин. Ее жених большую часть дня проводил на работе. Миссис Гайд как-то сама представила мне мистера Мидлмаса, джентльмена весьма почтенного возраста, как друга Лиззи. Мы случайно встретились однажды днем, когда она показывала ему свои владения, а я совершенно случайно вышла на крыльцо своего дома.
Мистеру Мидлмасу было за пятьдесят, и он производил впечатление состоятельного мужчины. Он был одет в пальто с меховым воротником, в руке держал трость с позолоченным набалдашником. Я видела его потом несколько раз, и с большой неохотой делаю предположение, что именно его визиты стали причиной расторжения помолвки Лиззи и мистера Айронсмита. Вскоре после этого незадачливый мистер Айронсмит съехал из виллы «Девон».
Его место в доме заняла безукоризненная, респектабельная пара, мистер и миссис Аптон. Мы с миссис Аптон очень быстро обнаружили полное сходство во вкусах и взглядах на жизнь и стали лучшими подругами. И действительно, наша дружба была больше чем просто добрососедские отношения и сохранилась до сегодняшнего дня. Именно миссис Аптон впоследствии поведала мне о неудовлетворительном состоянии дома, о «живности» на стенах и даже в постели, о черных тараканах на кухне и всяких других нежелательных обитателях царства насекомых…
Здесь шел длинный рассказ об условиях жизни на вилле «Девон», все в том же елейном и морализаторском стиле. Помимо этого Кора Грин подробно описала внешность каждого обитателя дома. Упоминался и отъезд мисс Коттрел. По версии миссис Аптон, это произошло из-за ссоры между ней и миссис Гайд.
Я вспомнила, что Кэри говорила еще об одном документе, в котором также описывалось истинное положение дел на вилле «Девон». Это мемуары Беатрис Коттрел, но они бесследно исчезли. Что было в них, мы теперь можем судить только из упоминаний в других материалах, точно так же как о содержании книг, сгоревших в Александрийской библиотеке, узнаем из цитат. Кэри обратилась в архив Британского музея, но безрезультатно. Не скажу, что меня это сильно огорчило.
Я продолжила чтение.
Я вздохнула с облегчением, когда мисс Лиззи вышла замуж за нового постояльца, мистера Ропера. Поскольку я видела, что происходило здесь до этого, я сначала — к несчастью, но не без оснований — предположила, что мистер Ропер просто запасной вариант и она не рассчитывала, что их «дружба» превратится в продолжительные отношения, освященные церковью и одобренные законом. Но мисс Лиззи в этот раз стремилась к браку, и другие «джентльмены» перестали появляться на вилле «Девон».
Среди соседей ходили слухи, что мисс Лиззи, или миссис Ропер, если вам угодно, к моменту свадьбы была в «интересном положении». И верно, сын и наследник мистера Ропера появился через шесть месяцев после этого события.
Как бы я была счастлива, если бы смогла сказать, что после этого события мисс Лиззи угомонилась, стала верной женой и заботливой матерью. К несчастью, это было бы неправдой. К тому же, как бы противоестественно это ни выглядело, она ненавидела своего прелестного здорового малыша, которому сама же подарила жизнь. Чтобы спасти сына от неминуемой смерти из-за ее небрежности, от недоедания и, возможно, даже от жестокости, мистер Ропер был вынужден пригласить няню. Флоренс Фишер, их служанка, несла на плечах слишком тяжелое бремя домашней работы, чтобы взвалить на нее еще и заботу о ребенке. Я всегда жалела бедную девочку, слишком загруженную работой. Она часто забегала ко мне поплакаться и поделиться своими сокровенными тайнами, секретами своего юного сердца. Она собиралась выйти замуж за молодого человека, слугу, хозяева которого владели превосходным домом в Кэнонбери. Я была чрезвычайно рада услышать это и к тому же немного успокоилась, что мужчина, который неоднократно приходил на виллу «Девон» и которого провожали на кухню, оказался кавалером Флоренс, а не очередным воздыхателем миссис Ропер, как я боялась.