Давид Яковлевич облегченно опустил плечи. Слава с трудом изобразил задумчивость.
– В самом деле? – уточнил он.
– Может быть, что-нибудь и получится, – сказал я.
– Тогда поехали, – осклабился корефан. Вслед за ним улыбнулись и Гольдберги.
– А этот еврейчик нас никак не кинет?
Мы сидели в полутемной забегаловке у Московского вокзала и обсуждали нюансы предстоящей поездки. Не знаю, чем приглянулся Славе этот кабак, но на обратном пути он буквально затащил меня в «Риф», чтобы как следует обмозговать услышанное. Я не любитель общественных заведений как мест, пригодных для обсуждения важных вопросов, но Славе захотелось пива, и мы зашли.
– Не один ли тебе хрен, еврей он или русский? – поморщился я. – Что за предрассудки? Все мы в Советском Союзе выросли, и родители наши тоже. Значит, мы советские люди. К тому же как он нас кинет? Во-первых, не он с нами поедет, а Вадик…
– Пидор этот? – В отношении людей нетрадиционной ориентации Слава был настроен недружелюбно.
– Как ты строг… Какая разница, кто он? Пусть едет, нам подстраховка не повредит. Если какая достача со стороны Гольдберга начнется, мы Вадика в заложники возьмем, – успокоил я корефана.
– Ну, будь по-твоему, – согласился Слава.
Я сидел лицом к двери и первым заметил, как в кафе зашли четверо бритых парней в черных кожаных куртках. Одного я узнал вначале по одежде: именно он сразу вышел, едва завалили мы со Славой. Сейчас же, рассмотрев в полутьме лицо, я идентифицировал его как Витю – активиста спортивно-патриотического клуба «Трискелион». С ним были, видимо, тоже патриоты. Ну, здравствуй, племя молодое, нездоровое.
– Атас, – шепнул я, и друган, с равнодушным лицом, что предвещало готовность к бою, повернулся всей тушей к двери.
– Илья Игоревич? – осведомился подошедший Витя. Один из сопровождающих вкрадчивым движением откинул полу куртки и направил мне в лицо ствол «Макарова». – Вы должны пойти с нами. А вы, – положил он руку на Славино плечо, – обождете здесь.
На губах корефана заиграла кривоватая усмешка. Со стороны она могла показаться даже добродушной, но я слишком хорошо знал моего друга. Такая безмятежная радость могла означать одно: Слава определил патриотов в покойники.
– А хи-хи не хо-хо? – спросил он, выжидательно глядя на Витю.
– Что-что? – не понял Витя.
– Спрячь волыну, – обратился Слава к гоблину, – или в жопу себе ее засунь, мудозвон долбаный.
Кафеюшник пустел. Заметивший бандитские терки народ быстро утекал, не желая попасть под раздачу. Последними выпорхнули пьяные девушки с фенечками и газетами «Сорока» в руках.
Патриоты подутухли. От Славы, в котором сквозь уголовника внезапно проглянул боевой офицер Советской армии, все сильнее пахло смертью.
– Тогда вы пойдете с нами оба, – решил наконец Витя, на нас глядели уже три ствола. Намерения у патриотов были самые серьезные.