— Какого хе… вы псы собачьи! — В ярости заорал во всю глотку аристократ. — Да я вас…
Что он собирался дальше с ними сделать, Хумур сказать не успел, так как именно в этот момент за его спиной мелькнула серая тень. В воздух взметнулся выхваченный из рукава мешочек с песком, быстро и точно опустившийся с размаху на затылок главы совета. Аристократ тут же обмяк, свалившись без сознания на пол.
— Хватайте его. Вяжите руки и ноги, граф уже заждался его в четвертой пыточной. — Безликим тоном, не отображающим интонаций, сказал мужчина в серых невзрачных одеждах.
— Не наша вина. Совет сегодня длился дольше обычного. — В свое оправдание сказал один из гвардейцев. — Между прочим, парни из нашей смены хорошо потрудились: обычно в этих коридорах толпа народа. Так что могли бы хоть спасибо сказать!
— Спасибо. — Все так же ничего не выражающим тоном сказал мужчина в сером. — С нас причитается, а пока несите его куда сказано.
Мададим приходил в себя долго. Погруженное в пучины боли сознание, никак не хотело возвращаться к кошмарной реальности. Наконец, внезапная вспышка боли в левой ноге привела мужчину в чувства. Заорав от нестерпимой боли, Хумур пришел в себя, и его тут же вырвало себе на живот.
— С возвращением, барон. Надеюсь, мои люди не доставили вам слишком много проблем.
Глава совета открыл глаза, обведя взглядом комнату, в которой он находился. Это был каменный мешок с одной толстой деревянной дверью. В комнате, у дальней стены, где расположился очаг, был один единственный стол, за которым сидел, разминая пальцы писарь. Кроме этого сутулого человека с забрызганным чернилами лицом, здесь так же присутствовали еще двое. Первым был, несомненно, палач, с надетым на голову мешком с прорезями для глаз, он держал в руках раскаленные щипцы, которыми только что прижигал пленнику ногу.
Последний же был однозначно аристократом. В красивых, пусть и не броских одеждах, с одноручным клинком на поясе он стоял, опираясь на резную трость, с интересом в глазах глядя на пленника. Увидев именно этого человека, Хумур внезапно все осознал, и в его душе бушующим ураганом пронеслась дикая паника.
Сам глава совета висел, прикованный цепями к потолку. Он был абсолютно гол. Его одежда была аккуратно сложена в углу комнаты на грубо сколоченном деревянном табурете.
— Граф Алистер, как ты посмел напасть на главу палаты дворян? — Горло барона першило, но он старался выдавливать из себя слова, хотя очень хотелось пить. — Я один из советников его милости короля Родвалии. Правая рука казначея. Как только они узнают, что здесь произошло, ты сам окажешься на моем месте!
— Возможно. — Невозмутимо ответил граф. — Однако пока они ничего не узнали, мы с тобой успеем поговорить. Ты ведь не откажешься от, скажем так, непринужденной беседы?
— Тварь! Я сам, лично, перережу тебе глотку! Как только казначей…
— Это я уже слышал. Не стоит повторяться, милейший. — Прервал граф.
Хумур попытался ответить графу, послав его далеко и надолго, но именно в этот момент палач вновь приложил раскаленный кусок металла к его ноге. Казематы наполнились дикими криками человека. Все помещение заполнил запах горящей плоти, противно щекотавший нос. Вновь и вновь палач прикладывал кусок раскаленного металла, нанося прикованному пленнику все новые ожоги.
В какой-то момент мужчина потерял сознание от нестерпимой боли. Впрочем, долго пребывать в беспамятстве ему не дали. Ведро ледяной воды, которой его окатил мучитель, быстро привела барона в чувства.
— Я надеюсь, что ты найдешь в себе силы и желания пообщаться? — Все так же спокойно произнес граф.
— Что вам от меня надо? Я не принимаю самостоятельных решений. Все законы мне спускает казначей с одобрения его величества. Я лишь обеспечиваю их принятие и слежу за тем, чтобы лояльные власти аристократы голосовали «правильно».
Но весь этот спич вызвал у графа лишь злобную улыбку. Он молчал, испытующе глядя на прикованного пленника. В каменном мешке царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь скрипом пера. Писарь усердно записывал каждое слово, произнесенное в застенках. Палач же молчал, протирая тряпицей свои инструменты. Ему совершенно не было дела то того, что происходит или произносится в этом узилище.
— Ты слишком сильно прибедняешься. — Наконец нарушил молчание граф. — Многое ты сделал по собственной воле. Многое, за что мы сейчас с тобой и ведем беседу. Не так ли, господин «лесоруб»?