Глава 24

Сколько времени прошло? Секунда, минута? Неделя? Год? Что я увижу, когда открою глаза — все тот же труп, которым я сам себя придавил, или апостола возле райских ворот? Хотя, собственно, с чего я решил, что попаду в рай…

Я снова лежу с закрытыми глазами, точно так же, как и когда впервые пришел в себя в этом мире, в котором живут бессмертные твари. Но, в отличие от той ситуации, сейчас меня никто не стремился пнуть меня по ребрам и заочно обозвать трупом, хотя по идее я сейчас должен быть в очень близком к нему состоянии. А еще — у меня ничего не болело, и даже, кажется, все конечности слушались приказов. По крайней мере, когда я попробовал согнуть пальцы на всех конечностях, по-прежнему, не открывая глаз, это получилось без труда.

Что ж… Я жив. С этим придется смириться. А то, что я не чувствую боли — так я ее и в последнюю минуту боя с биотом не чувствовал тоже. Это не показатель.

Придется открыть глаза. Даже если я увижу перед лицом мертвеца, которым прикрылся от осколков гранаты, даже если я снова окажусь в салоне бронированного джипа, даже если окажется, что прошла всего секунда, что никакого чуда не произошло, и через полчаса я все равно истеку кровью или задохнусь из-за пневмоторакса — надо открыть глаза. Хотя бы для того, чтобы узнать обо всем этом.

Но, когда я их открыл, оказалось, что ничего из того, чего я ожидал, вокруг нет.

Над головой был белый потолок, а откуда-то сбоку, явно через не самое маленькое, лился солнечный свет. Жесткая поверхность под спиной, которую я сослепу все это время принимал за пол джипа, оказалась длинным и широким столом… Почему стол-то? Что за шутки?

Я повертел головой, и обнаружил, что нахожусь в небольшом, залитом светом из окна, помещении, очень напоминающем своим видом ту комнату, где я нашел Софию с детьми. На стене напротив меня висела какая-то карта, часть территории на которой была обведена большим кругом, а все, что за его пределами — жирно зачеркано черным маркером. Рядом с картой стоял простой деревянный стеллаж, полки которого были густо заставлены бумажными книгами и завалены какими-то свертками и свитками.

Еще в комнате было несколько стульев, половина из которых валялась на полу, явно отброшенная в спешке. Рядом с ними так же лежали какие-то разрозненные бумажки, почти все — со следами грязной обуви. Прямо под столом этих бумаг было больше всего, а так же там виднелась клавиатура от компьютера, сломанный органайзер для письменных принадлежностей, а прикрывала все это кучка грубо взрезанной, темной от крови, одежды очень хорошо знакомой мне расцветки.

Это была моя одежда. Которую срезали с меня прямо целиком, после того как затащили в это помещение, раскидав мешающие стулья, и взгромоздили на первое, на чем более или менее удобно было оказывать помощь — на этот стол. Предварительно нагло сбросив с него вообще все, что было на столешнице, не считаясь с ценностью.