Но если уже в то время Микио Оками был главарем якудза, а в послевоенные годы, по расчетам Николаса, ему было не менее тридцати, то сейчас ему, по всей видимости, уже около восьмидесяти. Это слишком почтенный возраст для того, чтобы продолжать дирижировать оркестром, состоящим из гангстеров, полиции, правительства и бюрократов. А может быть, ему просто требуется подмога, чтобы противостоять силе и влиянию других могущественных кланов?
Ни в том, ни в другом случае перспективы Николаса не радовали.
Вернувшись в офис, Николас быстро продиктовал своей секретарше Сэйко Ито две памятные записки: одну, подтверждающую его отъезд, и другую — относительно самых неотложных дел, включавших в себя ответы на срочную корреспонденцию, личную переписку, звонки и факсы. Он послал факс в Сайгон Тиню, уведомляя его о том, что не сможет приехать по меньшей мере в течение недели, а затем сделал еще несколько телефонных звонков.
С этим все, подумал он. А как быть с Жюстиной? Ей это не понравится. Уже одно то, что он отказался отвезти ее в Штаты, было само по себе плохо, а теперь он был вынужден оставить ее одну в Японии. Как же случилось так, что она столь ненавидит эту страну? Может, причиной тому ее нежелание учить язык, тоска по дому, отвращение к японской нации? Скорее всего, и то, и другое, и третье. Кроме Нанги у нее в Токио почти не было знакомых, она сама заточила себя в добровольную изоляцию. А может быть, и не сама? Может быть, он был несправедлив к ней? Или его просто раздражали ее вечные придирки?
Естественно, всему этому можно было найти свои объяснения. Жюстина была беременна дважды. Первый ребенок, девочка, умерла вскоре после родов. А менее года назад, когда она была на шестом месяце, у нее случился выкидыш. В своем отчаянии она не могла найти никакого утешения.
Николас обхватил голову руками, перед его глазами встал образ трехнедельной дочери — посиневшее личико в окошке кислородной палатки.
Из коридора до его ушей начали доноситься звуки — сотрудники компании спешили на свои рабочие места. В тот момент у него не было желания никого видеть, поэтому он выскользнул из офиса через боковую дверь, по винтовой лестнице спустился на один пролет вниз и очутился в прекрасно оборудованном гимнастическом зале. Там он переоделся в спортивную рубашку, шорты и кроссовки и три часа посвятил вначале аэробике, затем выполнил упражнения для укрепления мышц живота, далее последовала тренировка с гирями и под конец — отработка техники излюбленных боевых систем: айкидо, кендо и различных вариантов Аксхара — древнейшего искусства, название которого даже не имеет эквивалента в японском языке. В результате всех этих действий он вначале очистил свое тело, затем сознание и на завершающем этапе — дух от шлаков и токсинов, которыми так богата окружающая среда в современном мире.
Николас был широкоплечим и мускулистым мужчиной. Однако не столько атлетическое сложение, сколько необыкновенное присутствие духа делало его исключительно грозной фигурой. Передвигался он так мягко, будто его ноги являлись частью пола или земли. При первом взгляде на него появлялось явственное ощущение того, что никакие, даже самые исключительные, меры не сдвинут его с намеченного пути. У него были необычные, слегка раскосые глаза, доставшиеся от матери; щеки, нос и подбородок были отцовские — суровое и одновременно далекое от плакатности обаятельное лицо, черные вьющиеся волосы с легкой проседью.
Сам он не замечал этого, однако те, кто был еще жив, из хорошо знавших полковника Линнера отмечали удивительное сходство между отцом и сыном, проявляющееся в овале лица, форме носа, линии губ и подбородка. Его отец, в жилах которого была замешана кровь римлян и кельтов в большей степени, чем варваров-саксонцев, обладал исключительным даром быть одновременно и воином и дипломатом. Знавшие их обоих утверждали, что сын унаследовал все эти качества.
Мать Николаса Цзон была родом из Юго-Восточной Азии, и Николас только совсем недавно смог решить загадку ее происхождения. Она была тандзян, так же как и дед Николаса, китаец, удочеривший ее.
Обученные волшебству и тайнам Тау-тау тандзян, чьи предки восходили к покрытому мифическим покровом Древнему Китаю, были колдунами-воинами, владели искусством настолько опасным и начиненным такими потенциальными возможностями, что хранили его в секрете и в течение многих веков почти никто не знал о его существовании.
Основу Тау-тау составляла кокоро, сердцевина космоса. Кокоро — это оболочка жизни. Как в физике возбуждение элементарных частиц ведет к различным энергетическим реакциям — свету, теплу и звуку, так и возбуждение космической оболочки возвещает о рождении ее собственной неземной энергии.
Аксхара и Кшира — Дорога Света и Путь Тьмы — являлись двумя основными понятиями Тау-тау. Николас, который совсем недавно начал обучаться на основе Аксхара, тем не менее приобрел уже достаточный опыт и даже одержал победу над двумя приверженцами Кшира. Отчасти это ему удалось потому, что он использовал дар, переданный ему его дедом Со Пэном, — драгоценные мистические тайны тандзянов. Они явились своего рода психическим оружием, под разрушительное воздействие которого попал даже Канзацу, неравнодушный к Кшира.
Канзацу обучал Николаса Аксхара, однако сам все это время был тайным приверженцем Кшира, и именно Кшира чуть не погубила Николаса. В полном смысле слова Кшира погубила Канзацу. Он уверил себя в том, что сможет удерживать в себе две эти противоположности, а также в том, что у него хватит сил, чтобы держать Кшира под контролем, используя только в исключительных случаях, но он ошибался. Скверна начала сочиться, причем так медленно, что он сам не был в состоянии осознавать это; она отравила его, отвратив от добра и повернув в сторону зла.
Чем больше Николас изучал Аксхара, тем больше ему становилось понятным искушение Канзацу, поскольку он пришел к выводу, что по некоторым аспектам одной Дороги Света недостаточно. Хотя никаких свидетельств с тех древнейших времен не сохранилось, Николас подозревал что некогда эти две противоположности являлись частями единого целого. На каком этапе это целое раскололось и почему — на этот вопрос он не находил ответа. Возможно, в какие-то давно забытые времена сознание человека, даже такого человека, как тандзян, уже не могло больше использовать знания Кшира во благо, возможно, соблазн проявить силу стал так велик, что его не смогли укротить даже эти древние маги и колдуны.
В любом случае то, что когда-то было единым, сейчас навечно разделено такой философической пропастью, что сторонникам Аксхара запрещено вникать в мрачные тайны Кшира.
Однажды Канзацу упомянул о треку — Освещенной энергии, причем говорил с таким благоговением, будто беседа касалась какого-либо божества. Если когда-либо и существовала точка соприкосновения — реальная или воображаемая — между Аксхара и Кшира, уверял Канзацу, то находиться она должна была в корёку. Он не подавал виду, но осознание того, что, несмотря на все его величайшее мастерство в Тау-тау, он не смог овладеть Освещенной Энергией, должно быть, причиняло ему сильнейшую боль и наносило сокрушительные удары по его самолюбию.
После смерти Канзацу Николас в своих изысканиях пришел к еще одному выводу: корёку — это, скорее всего, Путь, крошечная точка опоры, позволяющая целому раскрываться подобно распускающемуся цветку.
Он назвал это целое Сюкэн — Владычество, где в сознании человека могут существовать Аксхара и Кшира, обе полусферы Тау-тау, без разрушающего влияния последней.
Однако корёку — это не разновидность глубокой медитации. И как ни мало у него было сведений, ему было абсолютно ясно, что корёку доступен лишь избранным — тем, кто родился с некоей психической особенностью. Без нее никакие занятия, медитации и заклинания не помогут достичь корёку.