Камлаев оказался по гражданке одетый парень выше среднего роста, более похожий на строительного прораба, чем на мента. Приходу «командированного» Ромуальда он очень обрадовался.

— Слушай! — ликовал он. — Как ты вовремя! Сегодня у этого Художника под крышей леса установили. Надо бы что-нибудь приспособить такое, чтоб хотя бы за тридцать метров слышно было.

— Почему я? — удивился Ромуальд.

— Так дело-то конфиденциальное! — Камлаев перешел на шепот, странно, по-шпионски, поводя большим носом. — Тебя ж никто не знает. Город у нас маленький, все на виду. Я попадусь — карьере моей нехорошо. А ты — убежишь, никто и не догадается, что из ментовки.

— Тебе это нужно? — недоверчиво поинтересовался Ромуальд.

— Да это всем нужно, — снова обрадовался Камлаев, вынимая из-за стола какую-то штуковину размером с кирпич. — Достал уже этот Художник весь город. А у меня так вообще, как кость в горле стоит, бородатая сволочь.

— Это что — передатчик? — хмыкнул Ромуальд на «кирпич». — Поди, с древнего «Юного техника» инструкцию по сборке брал. Убери. Так уж и быть, дам попользоваться своим.

Он вытащил из сумки несколько горошин на присосках, соединенных с маленьким, в пол спичечного коробка передатчиком. Можно, действительно, послушать недолго, какие козни этот Художник строит.

После этого, отказавшись от пива и водки, он пошел ближе к старинному двухэтажному дому, чтобы чуть-чуть осмотреться.

У Художника были совсем маленькие дети: дочка шести лет и двое младших сыновей. Они играли перед самым входом в дом, и это было проблемой. Заставить взрослых людей не видеть тебя — это дело техники, не самая большая проблема. Но ребятишек обмануть никому не удавалось. Поэтому Ромуальду пришлось засесть в беседке, где местная агрессивная молодежь пила пиво, и вести наблюдение отсюда.

Ребятишки играли в совершенно безобидные игры и, похоже, были очень дружны. Во всяком случае, за все это время никто из них друг друга не обидел. Отец их временами появлялся в окне, но совсем не для того, чтобы оглядеться, или, наоборот, показаться. Он занимался чем-то, передвигался взад-вперед, временами выдерживая паузы. Словно танцевал. Позднее Ромуальд понял, что так, оказывается, пишут картины. У каждого Художника свой ритм и своя плавность движений. Это завораживает.

Вскоре на крыльце показалась и мама, и сам Художник. Дети с матерью ушли куда-то по своим делам, шуганув по пути наглую кошку, норовящую прокрасться внутрь дома.

Ничего, вызывающего раздражения в нем, Ромуальд не видел. Опрятно и чисто одет, не толстый, не тощий. Борода, правда, большая, как у старообрядца петровских времен, но это же не проблема в неуставных отношениях. Зи-зи Топ вообще — самые почетные парни в среде «калифорнийского» рока, их бороды в книгу рекордов Гиннеса занесены. И не жужжат!

Художник сел на велосипед и уехал. Ромуальд, осмотрев замок, легко его вскрыл и вошел внутрь. Он задумал осуществить сразу две вещи: осмотреться в комнате и повесить прослушку. Но так уж сложилось, что успешно осуществил лишь осмотр. Не самый большой специалист по культуре старины, он увидел много того, что заинтересовало его. И старинные стулья с высокими спинками, и круглый стол, и какой-то комод, размерами с рояль, и много икон. Одни иконы были хорошо просматриваемые до самых мелких деталей, несмотря на свой явный возраст, другие — местами темные, но угадываемые, потому что соседствующий фрагмент был насыщен красками, третьи — практически не распознаваемые. Ромуальд перекрестился, как умел, и напрасно. Вспомнив о Боге, стало муторно почти до явной тошноты. Он заставил себя осмотреть картины, висевшие на стенках и стоявшую на подставке, незаконченную. В это время вернулся хозяин. То ли забыл чего-то, то ли почувствовал, что надо возвратиться. Пропустив его мимо себя, Ромуальд, чуть не пошатываясь, пошел на улицу.

Он вспомнил, что где-то в этом городишке живут двое его былых коллег по минувшему морскому несчастью, механик и штурман, но в гости не пошел. В беседке уже ругались матом какие-то аляповато разукрашенные съедающей кожу дешевой косметикой девчонки. Ромуальд пошел в гостиницу, надо было прилечь и отдохнуть.

Искать долго не пришлось. Странное двусмысленное название насторожило, но самой опасной составляющей была цена за одноместный номер. За такие же деньги можно было прожить пару дней в соседней Финляндии или десять — в Камбодже. Ромуальд давно уже перешел в категорию людей, которых финансовые проблемы беспокоить перестали, но отдавать деньги за красивые глаза администратора Татьяны не хотелось. Но другого-то выхода не было. Вернее, искать другой выход не было сил и желаний.

Во сне он даже плакал отчего-то, видел красивое звездное небо, но понимал, что больше взлететь в него не сможет, как бы ни старался. Проснувшись, Ромуальд позволил себе минут пять полежать с открытыми глазами, не боясь снова уснуть. Было очень тихо. Он вспомнил, что странные люди американцы называет это время «wee time». Последние предутренние часы сна, когда уже хочется пойти в туалет, но лень. И оставшиеся два-три часа крутятся с бока на бок, дожидаясь будильника, разрешающего, наконец, сходить пописать.

К дому Художника он дошел за пять минут. Самые сильные гуляки уже разбрелись по своим спальным местам, у круглосуточного магазина валялись в достойных сочувствия позах бродячие псы, на деревьях клевали носами сонные коты. Ромуальд забрался по лесам быстро и бесшумно, достал «подслушку», но задумался. Не лежала у него душа ставить сюда свои микрофоны. Вот в таком полуприседе он внезапно и заметил, что с другой стороны окна на него смотрит Художник. В его взгляде не было страха, только изумление. Стало быть, лишь в это мгновение заметил непрошеного визитера. Ромуальд ушел из видимости, но понял, что сделать ничего уже не успеет.

Также бесшумно скользнув вниз, он, не оборачиваясь, пошел прочь.

— Стойте! — раздался крик за спиной.