Баронесса Мармердок жила в Барсе на широкую ногу. Ей в наследство от третьего мужа, синьора Мигуэля Каррачиолы, достался особняк в тихом респектабельном квартале города. Ну, то есть, тихим и респектабельным он был до того, как баронесса вернулась сюда из Люнденвика пару недель назад. С ее приездом любой житель этого квартала имел сомнительную радость проснуться в половине четвертого утра от разудалых песен и звона разбиваемого стекла, доносившихся из сада Джулии Макмердок. Или выхватить любимую собачку из-под колес ее бешено несущегося экипажа. Или обонять из того же сада аромат категорически запрещенного в Союзе королевств каннабиса, который баронесса Макмердок и ее гости весьма жаловали.

В общем, когда вчера уборщик бассейна выскочил из этого сада с неприличной скоростью, и сад наводнила вызванная им полиция, жители квартала Монтерольс вздохнули с облегчением.

Полиция обнаружила Джулию лежащей в шезлонге возле бассейна, и кроме темных очков на ней не было ничего. Рядом стоял высокий стакан с остатками коктейля из водки с миндальным ликером, поэтому запах миндаля никого не удивил. Тем не менее, проверка токсикологии обнаружила в крови баронессы адскую смесь из десятка самых модных у «золотой молодежи» наркотиков, а вскрытие нашло в ее желудке цианистый калий в количестве, достаточном для отравления футбольной команды.

Соседи никого не видели.

— Да они бы не увидели и розового слона, если бы узнали, что он приходил убить эту скандалистку! — буркнул мэтр Корстон.

Конечно, полицейские Барсы, которым досталось это расследование, нисколько не возражали бы, если бы это оказалось самоубийство. Но такой вариант никак не вписывался в реальность. И дело было не только в том, что отсутствовала прощальная записка. В конце концов, половина самоубийц не оставляют записок типа «В моей смерти прошу винить X, Y и Z».

У Джулии Макмердок было полно денег на официальных счетах, были известны два или три ее любовника, на конец ноября она заказала для себя место на рейсовом дирижабле до Лютеции. Все, видевшие ее накануне днем, вечером и вплоть до глубокой ночи, утверждали, что она была здорова, благополучна и более чем весела.

Конечно, можно было бы предположить, что уже под утро она получила звонок на коммуникатор (а где запись?) или срочное письмо магическим вестником (а где соответствующие магические возмущения среды?), и известие ее расстроило до полной невозможности жить. Но вот как-то недостоверно выглядит такое предположение…

Ну, а ее психологический профиль, прямой, как римская дорога, начисто отрицал возможность самоубийства.

Несчастный случай? Нет, разумеется, смерть от цианистого калия возле бассейна в собственном саду счастливым случаем тоже не назовешь, но в возможность нечаянного отравления я в данном случае не поверила бы, даже если бы мне запись с камеры показали.

Следовательно, убийство.

Латинский язык во многих сферах человеческой деятельности был основой основ — для медиков, юристов, химиков, музыкантов. Только маги пользовались для своих заклинаний высоким квенья.

И латынь подсказывала нам правильный вопрос — cui prodest? Кому выгодно?

Кому мешала Джулия Макмердок, баронесса и авантюристка, до такой степени, чтобы ее убить? Или другая сторона вопроса — кому она перестала быть нужной, и стала опасной?

Дэн притащил из Барсы кучу скопированных документов: то, что было найдено в доме баронессы, в ее компьютере и коммуникаторе; информация, имевшаяся в ее полицейском досье; записи опросов соседей, слуг, любовников и знакомых. Мы вывалили на пол всю эту кашу бумаги и электронных носителей (я хихикнула, невольно вспомнив утреннее происшествие и кучу фарфора с вареньем), сели вокруг на ковер и все вместе стали ее сортировать.

Примерно к часу ночи стало ясно, что читать документы мы сегодня даже и не начнем.

— Знаете, что, — сказала я, потирая спину. — Я предлагаю прерваться. Мы разложили материал по более или менее тематическим…

— Грудам, — подсказала Майя. — Кучам, кипам, стогам, горам.

— Благодарю вас, — я церемонно кивнула. — И завтра на свежую голову начнем копать, каждый в своей…

— Грядке! — продолжала резвиться Майя. — Куртине, клумбе!