Фред Борнлиф вышел на работу и был официально назначен шеф-поваром; обязанности су-шефа пока возложили на Майю. Впрочем, ей это было тяжеловато и отвлекало от ее любимых десертов, поэтому на должность су-шефа мы искали человека.

На место бедной мистрис Робертс взяли новую уборщицу, высокую, крепкую и молчаливую мистрис Кауфман.

Призрачный маркиз ежедневно появлялся в кабинете Норберта, докладывал обстановку, но более никакие злоумышленники не покушались на наше спокойствие. Несанкционированные визиты в мою комнату с пряностями тоже не повторялись.

Словом, мы с Норбертом решили, что неустановленный злоумышленник передумал нам вредить, а может, уехал из города — в общем, разрешили себе расслабиться.

И расслабились.

Я перестала ежевечерне с маниакальной тщательностью развешивать по окнам и дверям магические сигналки, просто обновляла раз в три дня, снова ездила в лавку господина Сяна за пряностями и экзотическими их смесями и даже пару раз прогулялась по набережной Северна с новым поклонником.

Ах, да! У меня образовался поклонник — довольно неожиданно, в общем-то.

После монастырской школы я вернулась домой, в Вицнау; родители были просто счастливы и потихоньку подталкивали меня к мысли о браке. Я и не сопротивлялась, просто пока мне не нравился никто из предложенных ими молодых людей. Так прошел год… А потом наш город накрыла эпидемия белой лихорадки.

Когда все кончилось, родители и бабушка не захотели больше оставаться в Вицнау, где они лишились двоих детей. Они забрали бабушку (хотя кто еще кого забрал!), моего младшего брата Герри, дядюшку Ф. и отправились через весь континент в далекий Сиам, где нам принадлежало поместье на берегу Андаманского моря с плантациями сахарного тростника и ананасов. Я не поехала с ними, а перебралась в Люнденвик.

После того переезда я довольно долго приходила в себя — не в смысле здоровья, тут все было отлично, а психологически. И автоматом, еще на подлете, отметала порхающих вокруг купидонов — ну, не хотелось мне несерьезного флирта, а объекта для чего-то серьезного я не видела.

Потом я пришла в «Олений рог»; неблизкие знакомые решили числить меня любовницей Норберта и успокоились. Надо ли говорить, что этой мысли у меня самой ни разу не возникало?

Так время и шло.

И вот вчера за забронированный столик в угловом кабинете села небольшая компания — три дамы в привычных уже шелковых полумасках, и два кавалера. Одной из дам была Гвендолен, и я подошла поздороваться.

— Госпожа фон Бекк, я рада вас видеть! — Гвен сразу взяла быка за рога. — Как вы знаете, высочайшее одобрение получено, и сегодня я привела к вам человека, который будет заниматься музыкой для нашего мероприятия. Знакомьтесь — маэстро Сольферини!

— Синьора! — маэстро поцеловал воздух в трех сантиметрах над моей рукой. — Я восхищен! В столь юном возрасте вы ведете такое сложное дело! Позвольте мне числить себя среди страстных поклонников вашей красоты и таланта!

Я беспомощно оглянулась на Гвендолен — она явно наслаждалась ситуацией и не собиралась приходить мне на помощь.

— Маэстро, спасибо, что пришли к нам сегодня вечером. Я… — господи, что ему говорить-то? Пожирает меня глазами, даже страшновато как-то! — Не будем мешать дамам, прошу вас пройти со мной в кабинет, там удобнее будет поговорить о музыкальном сопровождении благотворительной недели. Пара концертов, может быть? Или небольшой камерный оперный спектакль?

Маэстро Сольферини вновь завладел моей рукой, я постаралась ее отнять, и, подобрав юбки (а что делать? Если мне приходится выходить в зал ресторана, любимыми кожаными штанами уже не обойтись!), повела его в сторону лестницы на второй этаж. По видимому, маэстро принял приглашение в кабинет за прямое согласие на все, и на лестнице попытался обнять меня за талию. Я с трудом ускользнула, не переставая при этом оживленно болтать, долетела до двери кабинета и распахнула ее.

— Господин Редфилд!

К счастью, Норберт сориентировался и пошел навстречу маэстро, протягивая руку для пожатия.