Действительно, Норберт был среди нас самой ранней пташкой, приходил в ресторан аж к трем часам дня; уборщица же имела собственный ключ и к часу дня, убравшись и закрыв ресторан, уходила по своим неведомым делам. Я имела возможность в этом убедиться, когда как-то раз мне пришлось зайти на работу с утра за забытым накануне кошельком.

— Она живет в Нижнем городе, так ведь? — спросила я.

— Да, на Ясеневой, в частном доме.

— Я сегодня все равно туда собираюсь в чинскую лавку, сычуаньский перец кончился. Могу зайти и спросить, что случилось — это в квартале от Ясеневой.

— Ну и отлично, хлопнул ладонью по столу Норберт. — Выдай пряности на сегодня по меню и иди прямо сейчас.

Фуникулер доставил меня в Нижний город за считанные минуты. До лавки господина Сяна было от нижней станции минут десять неспешного хода.

Господин Сян перебрался в Люнденвик из великого Бэйцзина много лет назад, и, хотя прижился здесь не хуже любого другого иммигранта, уклад сохранил традиционно чинский. Впрочем, все его соотечественники — а они населяли целый квартал в Люнденвике — носили шелковые халаты и длинные косицы, при разговоре часто кланялись собеседнику, предпочитали зеленый жасминовый чай прославленным сортам из дарджилинга и были безукоризненно честными в делах, чем бы ни занимались. Чаще всего чинцы держали прачечные (и стирали отменно), ресторанчики с национальной кухней, особо любимые дроу, служили рассыльными, или, вот как господин Сян, держали лавочки с самым разнообразным товаром. Я сама видела, как один из постоянных покупателей господина Сяна, имевший привилегию рыться в свежепривезенных сундуках, с криком восторга откопал небольшой ящичек темного дерева, где на светлом бархате засветилась в утренних солнечных лучах необыкновенной красоты ваза перегородчатой эмали.

Меня же в лавке господина Сяна интересовали, в первую очередь, пряности — сычуаньский перец, галангал, листья лимонного каффира и зеленый кардамон. Но я не собиралась отказывать себе и в удовольствии покопаться в очередном сундуке с шелковыми тканями, вазами и загадочными плетеными коробками, мало ли, что найдется полезного. Или бесполезного, но совершенно необходимого!

Так что к дому мистрис Робертс по Ясеневой улице я подходила уже после шести вечера, когда начинало темнеть.

Дом был небольшим, одноэтажным, его окружал невысокий заборчик, за которым темнели кроны нескольких деревьев — яблони, судя по всему. Ну да, вон и яблочко в кроне осталось несорванное. Окна в доме светились, значит, хозяйка дома…

Звонка возле двери не было, и я постучала дверным молотком.

Дверь мне открыл здоровенный молодой человек, с трудом помещавшийся в дверном проеме. Пожалуй, я бы занервничала, если бы встретила такого темной ночью в припортовом квартале…

— Здравствуйте! А можно ли увидеть мистрис Робертс? — вежливо поинтересовалась я.

— Нет.

Вот просто так — нет, и все. Да уж, его нельзя назвать болтливым…

— А-а-а… а почему? Ее нет дома? — я все еще надеялась на инстинктивную доброжелательность собеседника.

Но не тут-то было. Он повторил свое «нет» и попытался закрыть дверь. В это время из дома раздался другой голос, женский и, вроде бы, женщины в летах.

— Марик, кто там?

— Ошиблись домом! — ответил нелюбезный Марик и попытался вытеснить меня с крыльца.

— Ничего я не ошиблась! — закричала я, и вцепилась в перила. Да что ж это такое, я ему что — куль с овсом? — Мне нужна мистрис Робертс, я с ее работы!