— Безумец? — я все-таки не могу молчать и даже перебиваю Натаниэля, который, похоже, собирался закрыть эту тему.

— Конечно, кто же еще решился бы выйти против моего Натаниэля? — она это серьезно?

— Знаете, меня смутил один момент в вашем рассказе: вы сказали, что русский стоял между вами и вашим мужем, и его поразило заклинание? То есть, получается, что, если бы его не было, то заклинание попало бы в вас?

— Давайте закончим этот разговор, — все-таки влез Натаниэль, он всегда был упорным. — Милая, мне кажется, это не та тема, которую стоит обсуждать в такой торжественный момент.

Но Анастасия его как будто даже не услышала.

— Не может быть, это случайность, — тут ее голос стал тверже, похоже, для себя объяснение она все-таки нашла. — Этот человек, он же был убийцей, я читала, на его счету были тысячи жизней, и, думаете, после все такого он бы заслонил собой меня?

— Понимаешь, тут есть один нюанс, — странный Натаниэль все-таки человек, то пытается прекратить разговор, а теперь вот, похоже, собирается меня оправдать, — мы как раз в первый раз вернулись из большого похода в Инферно, после победы над архидемоном, когда мы сражались плечом к плечу, это была первая совместная операция.

Натаниэль перевел дух, было видно, что с одной стороны ему было тяжело рассказывать, с другой — очень хочется выговориться. Все вокруг в нетерпении замолчали, ожидая конца истории. Меня же посетило странное чувство, как будто попал в будущее и читаешь школьное сочинение про себя самого.

— Там нам попалась одна впадина, огромная, и вся до горизонта заваленная камнями, и в каждом камне была заточена душа. Мы разбивали камни, души улетали на свободу и каждая говорила нам «спасибо».

Как белый стих получается, — мелькнула мысль. Но хоть я пытался быть циничным, внутри все перевернулось, эта картинка стала перед глазами как живая. Мы тогда застряли там на несколько дней, никто не соглашался возвращаться, пока мы не освободим всех. Все-таки тогда все мы были уж слишком большими идеалистами.

— После такого, как вы понимаете, отнять человеческую жизнь не так просто: я знаю людей, которые после той операции закрылись от мира, кто-то до сих пор общается с психологом. И это сейчас, когда эти воспоминания немного утихли, а тогда нам всем было сложно опять переступить черту, опять взять чью-то жизнь.

— Но ведь переступили? — должен же кто-то испортить красивый момент, почем бы это быть не мне. В этот момент Эмма кинула на меня такой злобный взгляд, что, если бы ее не отозвал в сторону какой-то прилизанный мужчина с огромным носом, то у меня могло бы даже появиться желание извиниться.

— Да, у каждого из нас был долг. Вот для вас же честь — это не пустой звук? — ответить я так и не успел, в разговор вступила молчавшая до этого Анастасия.

— Все равно не понимаю, одно дело не убить человека и совсем другое — отдать за кого-то свою жизнь.

— Я не закончил рассказ, — и почему для Натаниэля так важно оказалось рассказать всю правду о том случае? Не хочет жить в обмане? Или какие-то детские комплексы? — Та атака, что Алексей остановил, — в разговоре впервые прозвучало мое имя, и все саркастическое настроение как рукой сняло, — это была атака, уничтожающая не просто тело, а саму душу. А знаешь, после всех тех, кого мы спасли в Инферно, начинаешь относиться к этому как-то по-другому. Уверен, что это был сложный выбор, но он поступил как благородный человек.

С души как будто свалился огромный камень, висящий там все это время. Оказывается, меня не прекращала грызть мысль: а не глупость ли я совершил. Но один из немногих людей, что мог бы меня понять, признал мой поступок.

— Спасибо, — прошептал я мысленно и пришел к новому соглашению с самим собой. Натаниэля можно и не убивать, а вот карту металла ему придется вернуть. Смотрю я на него и не могу понять, что же лучше, говорить правду или молчать, чтобы сохранить то, что у тебя есть. Сколько попадалось историй, где несказанные вовремя слова приводили к огромным проблемам, когда, вскрыв вовремя рану, можно было все закончить парой упреков. Но в реальности почему-то все не так, тайное так и остается тайным, а именно открытые секреты приводят к большим неприятностям.

— Бред, — а вот кто-то не может принять новые факты. И как я мог мечтать, сейчас можно признаться, хотя бы самому себе, о ней все это время. Время и расстояние заставляют нас идеализировать людей и поступки, и когда наша картина сталкивается с реальностью — это больно. — Зачем ты оправдываешь его? Он умер просто потому, что был глуп и слаб.

Она почти сорвалась на крик, а внутри меня поднялась волна бешенства. Все эти годы она была якорем, на котором я держался, и сейчас каждое ее слово как будто срывают удерживающие меня скрепы.

— Он был трусом и убийцей, разрушившим мой родной город ради таких же трусов и убийц, пославших его. Он заслужил смерть. Ничтожество!