К Рождеству 1938 года настроение было оптимистичным. «Во Франции предприняты огромные усилия по моральному и экономическому восстановлению», – писал Дево в конце года с Рю де ла Пэ, 13. Рождественская выставка, организованная Туссен, имела «большой успех» и принесла весомые результаты. Хорош был и январь: «В Париже у нас было много дел». Каннский и монакский филиалы были открыты во время каникул, поговаривали об открытии еще двух сезонных филиалов летом, на шикарных морских курортах Довиля и Биаррица.
Довольный улучшением ситуации в Париже, Дево решил, что стоит открыть парфюмерную линию. Шанель и Ворт пробовали это, оказалось – с успехом. Пьер принимал идею в теории, как и Туссен; однако Луи «формально возразил», и Дево планировал спокойно проработать идею глубже, прежде чем снова обсуждать со своим боссом.
Из Америки Пьер регулярно посылал в Европу последние новости об экономической ситуации в своей стране. Он опасался, что «социалистическая политика» администрации Рузвельта может крайне негативно отразиться на бизнесе. Когда Луи не ответил на одно из его писем (туда были вложены статьи из Международного бюро экономических исследований Бакстера), Пьер пришел в отчаяние. Мир переживал период больших потрясений, а брат спрятался в своем венгерском дворце. «Я прослежу, чтобы он их прочел, – заверил Дево Пьера, – он, очевидно, не понимает серьезности ситуации».
Следующая телеграмма, которую прислал Дево, была из Будапешта. Он был вызван туда мадам Картье, так как у Луи обнаружились серьезные проблемы с сердцем, «вызванные аномально низким [кровяным давлением]». Лучший врач Будапешта был рядом с Луи, Дево пригласил из Парижа известного кардиолога, профессора Лобри. «Доктор настроен более оптимистично», – сообщил Дево на следующий день. Профессор рекомендовал пациенту оставаться на строгом постельном режиме в течение двух месяцев. Физически он чувствовал себя гораздо лучше, сообщал Дево, но «особенно тревожился по ночам». Согласно инструкциям Пьера, новость о сердечном приступе Луи была скрыта. Только избранные знали правду, а Дево говорил, что босс «просто должен оправиться от стресса».
В начале 1939 года 61-летний Пьер планировал свое будущее. Надеясь в какой-то момент вернуться и жить в Европе, он решил обосноваться в Монако и все больше интересовался парижским филиалом. Поскольку Луи плохо себя чувствовал, планы Пьера становились все более реальными. Он поговорил с Дево о логистике и деталях возможного переезда. Прежде чем принимать решение, он хотел разобраться во всем: от цен на недвижимость в Париже до разницы в ставках налога на доходы физических лиц по сравнению с американскими.
Пьер выяснял, кто из продавцов во Франции наиболее эффективен, с кем заключены длительные контракты, а кто собирается уходить. Если он переедет в Европу, нужен очень способный менеджер для руководства нью-йоркским филиалом. Дево не хотел уезжать из Франции, но предложил Эдмона Форэ, и они заключили сделку, по которой Форэ должен был переехать в Нью-Йорк в том же году. Несмотря на происходящее, Пьер до сих пор избегал обсуждать эту тему с Луи. Старший брат все еще считал себя главой парижского дома, хотя, как заметил Дево в феврале 1939 года, «в действительности Луи едва ли активно управлял бизнесом в течение двух с половиной лет».
Жак и Нелли в Индии перед началом Второй мировой войны; во дворце Наванагар с одним из сыновей махараджи
В феврале Жак написал, что возвращается из Индии. Он доложил, что поездка прошла успешно, хотя ему хотелось бы остаться подольше, чтобы завершить несколько заказов. Но Нелли настояла, чтобы они вернулись домой из-за проблем с его здоровьем.
Вместо себя он оставил продавца Cartier Клиффорда Норта, который в предыдущих поездках на Восток выказал большие способности в переговорах с правителями, включая короля Непала и махараджу Джайпура. По просьбе королевской семьи Джодхпура Жак также телеграфировал дизайнеру Пьеру Лемаршану, чтобы тот немедленно отправился в Бомбей самолетом. Махарани из Джодхпура хотела получить драгоценности, сочетающиеся с теми, что он сделал для нее в прошлом году, и Лемаршан провел два напряженных дня, придумывая предложения, из которых она могла бы выбрать.
Достигнув марсельского порта, Жак и Нелли послали весточку сыну Жан-Жаку, который служил в 1-м егерском полку под Парижем. Они надеялись, что он сможет взять увольнительную и повидаться с ними в доме тети Милли в Грассе, где они проведут несколько дней, прежде чем вернуться в Англию. Расположенный на Лазурном Берегу недалеко от Канна, Грасс был парфюмерным центром Франции с залитыми солнцем полями благоухающих майских роз и жасмина.
Жан-Жак, не видевший родителей с тех пор, как в прошлом году поступил на военную службу, получил отпуск на 48 часов и отправился поездом из Парижа в Канн. Они собирались встретиться в красивом отеле Carlton на набережной Круазет, рядом с магазином Cartier. Для Жан-Жака чудесный свет Лазурного Берега был приятной переменой после дождя и грязи, которые он пережил зимой в кавалерийском полку. Ривьера готовилась к ежегодной весенней битве цветов, которая всегда собирала толпы людей; на сентябрь был запланирован первый ежегодный Каннский кинофестиваль. По крайней мере, временно настроение людей было возбужденным, а не тревожным.
Когда Жан-Жак подошел к родителям, сидевшим на террасе отеля, мать разрыдалась. Переполненная эмоциями при виде своего мальчика в армейской форме, она обнимала его, казалось, целую вечность. Жак, ожидая своей очереди, понимающе улыбнулся смущенному сыну. Позже он писал Харждесу, который еще учился в школе, о том, как хорошо было снова увидеть Жан-Жака, хотя тот был «очень худым, пахнущим лошадьми и коровниками!».
После первых объятий они обменялись семейными новостями за кофе. Старшая сестра Жан-Жака, известная как Жако, недавно вернулась в Англию из Аргентины и теперь планировала поездку в Америку. Она встречалась с милым молодым человеком по имени Сильвестр Прайм с Шелтер-Айленда. У Харджеса снова начались неприятности в школе, а Алиса забеременела в Англии. Все боялись слухов о войне, но отчаянно надеялись, что мир восторжествует. Когда Жан-Жак на следующий день после чудесного сна и самого вкусного завтрака покидал виллу Харджес, он сказал родителям, что не может дождаться окончания военной службы, чтобы в конце лета посетить Милтон-Хит. Его планам не суждено было сбыться.
В марте 1939 года Гитлер нарушил слово и аннексировал остальную Чехословакию. Чемберлен был унижен. Франция и Англия пребывали в страхе, что коричневые сапоги немецкого вермахта наступят на Европу. Пьер Клодель, подключенный к французской политической сцене через связи отца-дипломата, высказал опасения, что может начаться война. Луи, очень боявшийся международного конфликта, предложил пересечь Атлантику с самыми ценными вещами. Он хотел поместить их на хранение в Канаде – на случай, если начнется война и он будет вынужден бежать, не имея возможности взять что-либо с собой. Туссен была «решительно настроена» против попытки путешествия при его слабом здоровье, но Дево не меньше беспокоился о пребывании в Венгрии до лета: «Это может быть большим риском, учитывая международную ситуацию».
В Нью-Йорке Пьер получал новости из Европы с растущим беспокойством. Внешнему миру он должен казаться сильным как бык, особенно на фоне открывшейся всемирной выставки. Пьер был в оргкомитете ярмарки, обеспечив Cartier видное место на мероприятии – кульминации трудного десятилетия. Принимая 44 миллиона человек из многих стран, ярмарка под девизом «рассвет нового дня» смотрела в будущее без войны. Среди экспонатов были футуристический автомобиль от General Motors, ранние телевизоры и одна из первых закусочных. Для Пьера «одной из выдающихся особенностей» был Дом драгоценностей во французском павильоне, который он организовал с другими ведущими ювелирами. Cartier решил сосредоточиться на «двух отличительных чертах Дома: оригинальности дизайна и высококачественных драгоценных камнях», демонстрируя новые вещи, в частности – усыпанную камнями брошь на плечо, присланную из Парижа.
«Ни один бизнесмен в Америке не оценивается выше Пьера Картье». Пьер со своей командой в нью-йоркской фирме, которую он основал
К концу 1930-х годов Cartier был одним из самых известных ювелиров в мире. «В каждой из трех столиц, – сообщала L’Illustration в 1939 году, – где цивилизация и современная культура принимают самые высокие формы, выделяется магистраль, центр роскоши и вкуса. Это Рю де ла Пэ для Парижа, 5-я авеню для Нью-Йорка и Бонд-стрит для Лондона. На каждой из них сияет имя Cartier». Тем временем Пьер стал одним из самых уважаемых людей своего поколения. «Ни о каком бизнесмене в Америке не думают так высоко, как о Пьере Картье», – заявила журналистка Мэй Биркхед. Когда его призвали выступить с речью на открытии ярмарки в апреле, он осознал ответственность своей роли в столь непростой ситуации и предпочел внести в свою речь обнадеживающую ноту: «Для бизнесменов, которые по определению любят мир, Всемирная ярмарка является наиболее важным проявлением [того], что мир во всем мире достигается посредством мировой торговли». Шум военных действий становился, однако, все громче. «Напряжение нарастает из-за германо-итальянского пакта, – писал Дево в мае из Парижа. – Заградительные устройства на линии Мажино абсолютно непроходимы».
Для трех братьев, каждый из которых не понаслышке знал о разрушениях войны, растущее чувство страха было особенно острым. На этот раз они боялись не только друг за друга, но и за детей. И за мечту всей жизни. Легкая уверенность юности, которая помогла им пережить последнюю мировую войну, исчезла, сменившись тревогой старости и болезней. Каждый отчаянно надеялся на мир. Но через шесть месяцев началась самая кровавая и разрушительная война в истории человечества.
Часть IV
Распад семьи