На следующий день в гостиничный номер Луи постучали. Открыв дверь, он оказался лицом к лицу с несколькими служивыми, требующими его паспорт. Игнорируя его просьбу об объяснении, они устремились прямо к сумкам с фирменными красными шкатулками для драгоценностей. Возмущенный Луи снова потребовал объяснений, но незваные гости просто собрали драгоценности и приказали ему следовать за ними на таможню. Там они сообщили, что есть основания полагать, что он незаконно ввез драгоценные предметы в Россию, не задекларировав их должным образом. По их словам, он был преступником, поэтому будет подвергнут длительному допросу. Маловероятно, что он и его драгоценности успеют к рождественскому базару.

Несправедливость обвинений привела Луи в ярость. Он знал, что российские конкуренты возмущались его присутствием на их территории. Но прибегать к ложным обвинениям, чтобы избавиться от него, даже для них было бы слишком. Пропустить знаменитый рождественский базар после многих лет и долгой дороги в Россию – большая неприятность. Это, конечно, повредит продажам сезона, но все же останется временной неудачей. Гораздо более разрушительными были потенциальные последствия для репутации Cartier. В течение десятилетий семья использовала рекомендации клиентов, чтобы превратить свое имя в бренд, означающий высочайшее качество. Cartier стало именем, которое произносилось шепотом среди наследниц, графинь и принцесс, именем, которому можно доверять. Теперь же, писал Луи отцу, в газетах были напечатаны «слухи об этом нелепом деле – о так называемой контрабанде»; слухи, которые могли разрушить все.

Несмотря на протесты, Луи был не совсем невинен: не смог задекларировать золото при въезде в страну. Самые ценные вещи, которые он привез для продажи, были сделаны из платины и, следовательно, освобождены от пошлин – платина еще не была признана драгоценным металлом. Но было и несколько небольших золотых предметов, которые необходимо было декларировать. Возможно, это был просто недочет, но тот факт, что золото тогда облагалось налогом в 343 франка (более $1500 сегодня) за килограмм, возможно, затуманил его разум.

С помощью высокопоставленных русских друзей Луи удалось избавиться от обвинений в контрабанде.

Но, к сожалению, это был не конец. Власти, действуя в сговоре с его конкурентами, держали его в неволе и не собирались отпускать без боя. Особенно перед рождественским базаром, который должен был состояться через несколько дней. Если бы они задержали его маленькие красные коробочки в течение еще одной недели, он был бы вынужден пропустить весь сезон. «Дорогой капитан, – писал он 22 декабря капитану Савурскому, начальнику штата великой княгини Марии Павловны, – я узнал сегодня вечером, что… несмотря на благоприятное мнение таможенника, у которого мы были с вами вместе, петербургские ювелиры пытаются получить решение, запрещающее моей фирме снова торговать в России. [Я] подозреваю, что против меня вынашивается еще один закулисный заговор».

Он не ошибся. Следующим было обвинение в незаконном клеймении. Клейма (они варьировались от страны к стране) были официальными знаками, которые ставили на драгоценных металлах, и свидетельствовали об их чистоте. Картье годами ввозил драгоценности в Россию без требований ставить государственное клеймо, и вдруг оказалось, что он нарушает закон. Не желая тратить время на споры, Луи предложил немедленно оплатить любую проверку. Это должно было положить конец делу, но задержки продолжались. В ярости Луи выступил против бессмысленности ситуации: «Часть моего товара была возвращена мне, по большей части – самые дешевые вещи из золота, в то время как дорогие вещи, в основном содержащие бриллианты, были задержаны. Мне это кажется непоследовательным. Согласно закону, клеймо должно ставиться или не ставиться на все изделия». Совершенно очевидно чувствуя себя жертвой, он подытожил ситуацию: «Я могу объяснить бессмысленность настоящего решения только желанием причинить вред коллеге, который не знаком с местными законами».

Луи не сомневался в личности тех, кто стоял за обвинениями. Это был, по его словам, «заговор моих конкурентов, который они создали с самого начала». Во главе списка стоял его величайший соперник Карл Фаберже. Год назад Британская ассоциация ювелиров, подталкиваемая ревнивыми ювелирами Мэйфэр, потребовала, чтобы все находящиеся в Лондоне товары Фаберже были подчинены более строгим правилам классификации. Она постановила, что на них должна быть проставлена британская пробирная проба – для подтверждения содержания драгоценных металлов. В тот раз не было никакого снисхождения для «коллеги, незнакомого с местными законами». Весь этот опыт был очень разрушительным для лондонского бизнеса Фаберже; мысль о том, что теперь он захотел создать сложности для иностранного конкурента на своей территории, не удивляла. Битва «око за око» между ювелирами продолжалась в течение нескольких лет – до 1917 года, когда Faberge London вынужден был закрыть свои двери.

Стычки Луи с российскими властями подтвердили часто высказываемые Альфредом опасения по поводу экспансии на зарубежные рынки. С языком, который они не понимали, незнакомыми кодексами поведения и ревнивыми местными ювелирами, Россия оставалась большой проблемой. Страна быстро прогрессировала – «богатство накапливается, а средний класс сейчас обогащается», – писал Луи отцу. Но также подчеркнул: «Ленивый и ищущий удовольствий характер россиян и бесконечные административные формальности мешают развитию бизнеса. К примеру, чтобы дать вам представление, бюрократ из имперского кабинета сказал мне, что изумрудные шахты сдаются в аренду компании, которая не может получить прибыль из-за воровства: «каждый крестьянин, каждый рабочий – вор».

С другой стороны, неоднократные столкновения Картье с властями были доказательством растущего влияния фирмы в России. Не случайно сроки предъявления претензий к Луи совпали с радушным приемом, оказанным ему великой княгиней. Место, которое он выбрал для рождественской продажи, было хуже яда для русских ювелиров, привыкших к почитанию в собственной стране. «Через сто лет после Наполеона, – с горечью писали газеты, – мы видим еще одно вторжение в Россию французов».

За два дня до Рождества Луи с триумфом спускался по лестнице дворца, чтобы увидеть, как российский бомонд разглядывает его драгоценности. Наконец, он написал своей семье: «Вопрос о процессе по поводу лицензии, видимо, разрешился». Это была огромная трата времени. Он должен был посещать клиентов и поставщиков – вместо того чтобы многократно объясняться с таможенниками. Но базар великой княгини состоялся и был просто сказочным: с «обстановкой собора» и зажигательной музыкой, которая «заполнила огромные залы и, казалось, поднималась из глубин истории».

Базар проходил в течение четырех дней, с полудня до полуночи; сорок восемь часов приветствий, улыбок, продаж. И там, руководя петербургской аристократией из-за прилавка, стояла сама великая княгиня Мария Павловна. Она была отличным продавцом, «приветствуя всех, кто подходил, с одинаковой грациозной улыбкой – никогда не заставляя людей покупать, но всегда продавая больше, чем кто-либо другой».

Базар был полон гламурных покупателей с набитыми кошельками. Некоторых Луи знал по их приездам на Рю де ла Пэ, но большинство были незнакомыми. «Толпа зевак клубилась повсюду», – удивлялся он позже, и все же «свобода и порядок преобладали». На стенде Cartier были выложены около девяноста брошей, девятнадцать колье и тринадцать тиар для русских дам. Для мужчин он привез настольные и карманные часы. Киоск Луи был популярен: всего за четыре дня выручка составила 1,5 миллиона рублей (около $18 миллионов сегодня). После многолетних попыток проникнуть на российский рынок, после бесчисленных попыток конкурентов помешать ему сделать это, Cartier, наконец, вошел в ближний круг и попал в царские списки желаемых покупок. Он также смог с гордостью показать великой княгине, что ее поддержка не была напрасной, подарив ей около 25 000 рублей (около $300 000 сегодня) для помощи бедным. Итак, после долгих таможенных проблем и успешного завершения базара Луи наконец-то смог посвятить себя тому, что ему не терпелось сделать с самого приезда в Санкт-Петербург: приступить к изучению России.

«Я ищу новые идеи и очень рад, что приехал сюда», – взволнованно написал Луи отцу после посещения великолепного Эрмитажа. Вскоре парижский филиал будет расширен и отремонтирован, и его визит в Россию послужит истинным источником вдохновения. «Я думаю, что наше новое помещение, чтобы быть оправданным в глазах клиентов, должно предлагать новые украшения, которые я вижу возможными только в русском или персидском стиле». Так же как «Русские балеты» привели его и Шарля Жако к экспериментам с экзотической смесью цветов, так петербургские музеи наполнили его любовью ко всему русскому.