Когда Альфред впервые озвучил сыну идею этого брака, тот оказался не против, поскольку любил быть на авансцене. На Андре-Каролину было приятно смотреть (в пору ухаживания он прозвал ее Хорошенькая), и он прекрасно понимал, как этот союз поможет семейному бизнесу. Но чем больше времени он проводил с будущей женой, тем серьезнее были сомнения. К тому времени, когда состоялась стычка с отцом накануне свадьбы, он уже принял решение. Он пойдет под венец только в том случае, если отец согласится на развод, если брак будет несчастливым. Альфред, страстно желавший, чтобы его договоренности с Жан-Филиппом не были нарушены, согласился с единственным условием сына, но выдвинул встречное требование: если развод произойдет по инициативе Луи, то не ранее чем после 10 лет брака. Это давало Картье достаточно времени, чтобы получить выгоду от союза с Домом Ворта.

С детства братья Картье мечтали построить семейный бизнес, который превратится в самую известную в мире ювелирную фирму. К 1898 году, когда Луи присоединился к отцу в шоуруме на Итальянском бульваре, у Cartier была надежная клиентская база и несколько постоянных покупателей из-за рубежа, но до известности вне Франции еще было далеко. Они жаждали заполучить американских гранд-дам, образ жизни которых воплощала Элис Рузвельт Лонгворт. Вашингтонская пресса писала о том, как они «покупали наряды в Париже, возвращались домой, может быть, пускались в короткое путешествие вверх по реке, потом посещали Ньюпорт, потом опять по реке; Нью-Йорк на Рождество, затем снова Париж и покупка новых платьев, потом Лондон. Это была жизнь, похожая на бесконечную рождественскую пьесу».

Примыкающая к Вандомской площади, Рю де ла Пэ была первой точкой, куда устремлялись любители роскоши в Париже. Магазин Ворта находился в доме номер 7, ювелир Меллерио – в доме 9, отель Westminster в доме 11–13; вся улица была заполнена стильными дамами и их богатыми ухажерами. Луи-Франсуа и Альфред всегда знали, что местоположение – это главное; теперь и Луи понял это. Благодаря приданому жены он мог позволить себе такой шаг. Когда часть отеля Westminster была выставлена на продажу в 1899 году, Cartier купил магазин в доме 13, вторую часть дома купила бельевая фирма. Расширение до магазина с большими витринами (занявшего весь дом 11–13 на Рю де ла Пэ) произойдет спустя десятилетие, в 1912 году. Но в тот момент половина нижнего этажа дома была вполне достаточна. Новый магазин оборудовали новейшей техникой, в том числе – электричеством и телефоном. Был и собственный автомобиль для доставки товаров.

На Итальянском бульваре Cartier продавали украшения и другие декоративные предметы, купленные в разных мастерских или у индивидуальных клиентов. Теперь у Луи появилась возможность перевернуть старую бизнес-модель. Он не видел будущего в продаже чужих вещей. Если семейной фирме суждено было выделиться, то это должны были быть уникальные вещи стиля Cartier.

Луи начал собирать команду людей, способных думать по-новому. В школе его ругали за то, что он «витал в облаках», но перед чистым холстом его богатое воображение было огромным преимуществом. Существующие украшения казались ему скучными, и он не хотел нанимать в Cartier уже работающих дизайнеров. Луи мечтал найти «изобретателей» – и вскоре новаторская группа была собрана. Производители кружев, скульпторы и создатели тканей сидели в студии бок о бок с дизайнерами интерьеров, архитекторами и кузнецами.

57-летний Альфред, двигавший компанию с 1870-х годов, оставался в бизнесе до конца жизни. Но с приходом Луи в фирму как будто влилась новая кровь, старые пути были отрезаны и появилась надежда на будущее. Альфред был счастлив дать сыну возможность создать свою марку, и в августе 1898 года была зарегистрирована новая компания: Cartier et Fils – «Картье и сын». И все же он опасался давать Луи слишком много ответственности. Сын сначала должен был проявить себя (лишь через пять лет, в 1903 году, Луи получил право доступа к банковскому счету компании). Его это не обескуражило и не остановило. Он был переполнен идеями, мечтал модернизировать все стороны жизни компании, даже если это приводило к стычкам с отцом.

Мадам Рико была первой женщиной, работавшей в Cartier. Альфред нанял ее низальщицей жемчуга примерно в то же время, когда Луи начал работать в фирме, с одним условием: она не имела права входить в дом номер 13 по Рю де ла Пэ. Она была очень умелой работницей, но поскольку принадлежала к «слабому полу», Альфред отказывал ей в праве присутствия в мужском коллективе, запирая в собственном офисе, находившемся в доме напротив. Результатом этого странного решения было то, что бесценные жемчужные нити постоянно курсировали взад-вперед, из здания в здание. Луи это совсем не нравилось. Перейдя улицу, он поговорил с мадам Рико и попросил ее тайно работать в доме 13. «Мы не скажем об этом отцу», подчеркнул он, и ей пришлось низать жемчуг в маленькой комнатушке под лестницей. У мадам Рико не было другого выхода: она рисковала вызвать гнев либо отца, либо сына.

Какое-то время это работало, пока однажды мадам Рико не покинула свою дыру в поисках стакана воды. Альфред, пришедший навестить сына, услышал шелест юбок. Заинтересовавшись, он последовал за звуком и, поймав бедную даму, яростно потребовал объяснений. В ужасе от перспективы потери работы, заплаканная низальщица жемчуга пыталась деликатно объяснить, что мсье Луи попросил ее работать здесь. Альфред бросился вверх по лестнице в офис сына и разразился такой бранью, что его крики были слышны во всем здании. Луи, до сих пор страдавший от того, что его силой принудили к несчастливому браку, не был готов во всем подчиняться отцу. Тем более, когда считал себя правым. Через некоторое время Альфред спустился к дрожащей мадам Рико и сказал ей, что она может остаться. Луи победил.

Через два года после того, как Луи присоединился к отцу в ведении семейного бизнеса, марка Cartier не только оказалась на одной из самых известных торговых улиц мира, но начала получать известность за свои уникальные украшения.

В то время артистический мир был взбудоражен подъемом ар-нуво – стиля декоративного искусства, который черпал вдохновение в свободных текучих формах природы. Такие ювелиры, как Лалик, Вевер и Фуке, использовали полудрагоценные камни, формованное стекло и эмаль, создавая украшения, которые ценились за оригинальность и дизайн больше, чем за стоимость материалов. Но Луи не интересовало то, что делали современники, и не нравился ар-нуво. Он хотел делать вечные вещи. Поэтому посылал своих дизайнеров на прогулки по Парижу, настаивая, чтобы они смотрели по сторонам, а не заглядывали в витрины конкурентов. В качестве источника вдохновения его более всего привлекал образ Франции XVIII века; он призывал своих художников внимательно изучать детали исторической архитектуры: украшения над дверями, гирлянды фруктов в Малом Трианоне и балконы с коваными решетками в виде венков. Луи интересовала оригинальная среда прошлого века, а не ее современные интерпретации; альбомы его команды постепенно заполнялись набросками. Именно они, дополненные более детальным изучением книг с орнаментами XVIII века, легли в основу стиля «гирлянда» Cartier. Парижские чугунные балконы с декоративными венками и возвышением в центре превратились в тиары. «В его глазах, – писал впоследствии внук Луи, – XVIII век означал блестящее прошлое и влиятельность Франции». Он хотел возродить в своих изделиях дух прошлых дней и блеск версальского двора.

Королева Бельгии Елизавета в тиаре 1910 года из платины с бриллиантами

Но вдохновение было только частью создания украшений. Главной проблемой стиля «гирлянда» стала легкость и воздушность – как в металле, так и в драгоценных камнях. Золото и серебро, традиционные металлы для закрепления бриллиантов, выглядели слишком тяжелыми для воплощения замысла Луи: он хотел, чтобы «играли» только бриллианты. И, экспериментируя, начал пробовать другие металлы.

Платина в то время использовалась в основном для промышленных целей и была практически недоступна для ювелиров, поскольку им требовалось совсем небольшое количество. И, как позже отметил Луи, «было непросто превратить тонкий металл в оправу для драгоценных камней». В конце концов, никому не нужна прекрасная тиара, бриллианты из которой падают в суп. Чтобы адаптировать металл для использования в ювелирном деле, Луи пришлось хорошенько посмотреть по сторонам. Решение нашлось в самом непредсказуемом месте – под железнодорожным вагоном. «Только когда мы изучили механику пружин и соединений спального вагона, смогли приспособить металл к своим целям».

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Луи был очень творческим и любознательным человеком, способным к самообучению. Всегда хотел знать, что, как и почему. Большинство людей с радостью наблюдают за сменой времен года. Дядя Луи был из тех, кто хотел знать, почему и как она происходит. Когда я был маленьким, у него всегда находился для меня новый научный факт.

Вскоре Cartier совершил революцию в ювелирном деле, используя этот яркий и прочный металл. «Толстые крепления из золота и серебра, а также тяжелые бусы, известные на протяжении веков, были ювелирными доспехами, – объяснял он. – Применение платины – как вышивка, придуманная нами революционная инновация». В действительности платина использовалась в качестве эксперимента в ювелирном деле с XVIII века, но совсем не в том объеме, в каком это сделал Луи. Он покупал ее напрямую на платиновых шахтах в России; под его руководством она превращалась в идеально легкую и гибкую основу для закрепления бриллиантов. Таким образом, создавались изящные вещицы, отличавшиеся от громоздких золотых и серебряных украшений.

Позднее Cartier произведет собственный сплав твердой платины, добавив никель и иридий, и завоюет репутацию производителя самой яркой платины. Посетители дома 13 по Рю де ла Пэ – от членов королевских семей до банкиров – были в восторге. Соломон Джоэл, британский финансист, сделавший капитал на бриллиантовых копях Южной Африки, заказал Cartier украшения, которые показали бы камни в наилучшем свете. В результате получилась корсажная брошь с 34-каратным бриллиантом в форме груши. Эта вещь 1912 года до сих пор остается примером совершенной работы и уникального дизайна. В 2019 году она была продана более чем за 10 миллионов долларов.

Итак, использование платины, придуманное Луи, стало подлинным триумфом ювелирного дела. Это было поистине великое достижение, открывавшее широкую дорогу. Крепость, легкость и гибкость металла позволяла создавать изящные кружевные украшения. В тонких сетчатых колье-ошейниках платиновые нити становились невидимой поддержкой множеству бриллиантов; создавалось впечатление, что камни магическим образом «плавают» на коже. Одно из таких колье купила королева Александра в 1904 году.