— Только не надо играть со мной в игры. Ты сбежала из Уиндхема через зал с резервуарами. Тебе известно, что Реформатор и Воительница восстанавливают механизмы и электричество. Подозреваю, тебе известно о базе данных Исповедницы намного больше, чем ты признаешь. Я не повелся на сказочку Реформатора, будто близнец Исповедницы убил ее в одиночку.

Я промолчала.

— Я долгое время работал с Воительницей и Реформатором. И даже терпел его близость с Исповедницей. — Его верхняя губа презрительно искривилась. — По крайней мере от нее была польза. Но сейчас наши пути разошлись. Стало понятно, что твой близнец и Воительница соблюдают запрет на применение машин и технологий До только на словах, потому что так требуют приличия. Но на самом деле активно ими пользуются. Всегда пользовались. Они как могут держат все в тайне, но нельзя делать все втроем. Последние несколько лет ко мне стали приходить солдаты из их личной охраны. Они видели, что охраняли — резервуары. Я выходец из армейских кругов, в отличие от Реформатора или Воительницы, несмотря на ее военный псевдоним. Я понимаю рядовых солдат, простых людей. Знаю, насколько глубоко в них заложено табу. Твой близнец и Воительница, увлеченные своими идеями, не учли, насколько большинство населения боится и ненавидит машины.

— Больше, чем омег?

— Все это звенья одной цепи. Известно, что машины стали причиной взрыва, причиной рождения близнецов и причиной появления омег.

Вот как он нас видел: как своего рода отклонение, ужас одного ряда со взрывом. Как задачу, которую следует решить.

Инспектор продолжил:

— Когда погибла Исповедница, а ее база данных оказалась разрушена, я понадеялся, что экспериментам конец. Но интерес твоего близнеца и Воительницы к машинам не ослабевает. Он зашел уже слишком далеко. Последним человеком, наделенным властью в Синедрионе, который им противостоял до последнего, был Судья. Даже когда они захватили его близнеца, на краю гибели, он по-прежнему твердо ратовал за запрет технологий, потому что знал — в противном случае он лишится поддержки народа. Его близнеца убили, как только в Судье отпала нужда.

— А что другие советники Синедриона? — поинтересовался Дудочник. — Они знают о том, что делают и замышляют Реформатор и Воительница?

— Не многие. Большинство выказывает молчаливое одобрение, но не особо вникает. Они будут счастливы, если у Реформатора и Воительницы что-то выйдет, но не хотят быть причастны, если что-то пойдет не так.

Как хорошо было бы выбрать невежество, стряхнуть с себя бремя знаний…

— Но есть еще и те, у кого нет особого выбора — они не успели припрятать своих близнецов, до того как до них добрались Реформатор и Воительница.

— А что с твоим близнецом? — спросила я.

— Она у меня. Не в камере сохранения, а под охраной солдат, которым я доверяю.

Я напрягла мышцы шеи, чтобы сдержать охватившую меня дрожь. Мне частенько снилось по ночам, что я снова в камере сохранения, навсегда ставшая узницей времени, а мимо пролетают бесформенные дни.

— Думаешь, это лучше камер сохранения?

— Безопаснее. И для нее, и для меня. Исходя из сегодняшних реалий, не думаю, что могу защитить ее в Уиндхеме. Даже в камерах сохранения.

— Для чего ты нас искал? — спросила я.

— Последние несколько лет, после того как мне стала ясна одержимость коллег машинами, я попытался на сколько возможно разузнать об их планах с помощью других провидцев. Их не так уж и много, и их возможности очень разные. Некоторые не имеют никакого практического значения, большинство ни на что не годны. — Он произнес это так бесцеремонно, словно те из нас, кого объяло безумие, что-то вроде телеги с отвалившимся колесом или проржавевшего ведра. — Но вот ты… — Он повернулся ко мне: — По моим сведениям ты могла бы быть полезной. А если еще и работаешь на Сопротивление, — он кивнул на Дудочника и Зои, — от нашего сотрудничества можно получить и гораздо больше.

— Я же сказал, — выговорил Дудочник по слогам, — я больше не возглавляю Сопротивление.