— Тут ничего, — отозвалась я. — Только пятно. — На обороте не было текста, только расплывчатое темное пятно на нижней части, словно от пролитого чая.

— Я так тоже сначала подумал. Но задался вопросом, почему тогда оборотную часть страницы не использовали повторно для записей. На всех остальных бумагах используют обе стороны. А тут пустые полстраницы — почему на них ничего не написано?

Я наклонилась, чтобы приглядеться внимательнее. Слева просматривались перекрывающиеся выцветшие слои.

— Это картинка, — пояснил Дудочник, перегнулся через мое плечо и повернул страницу. И я разглядела, что там вовсе не пятно, а горы, упирающиеся в пустое небо. — Не такая, как все остальные в этих документах. — Он указал на технические схемы, которые я сложила на одной из кроватей. — Здесь нет деталей, она не выглядит, как пояснение к работе какого-то механизма. Больше похоже на рисунки, которые висели на стене в доме моих родителей.

Кто же это нарисовал? Я представила, как экспедиция остановилась на привал, желая принести в Ковчег образ потерянного мира.

— Смотри. — Он наклонился, стоя позади, чтобы указать на картинку, и его рука легла на мое плечо. Я спиной чувствовала его тепло. Ранее я всем телом содрогнулась от прикосновения Инспектора, но контакт с Дудочником казался таким же привычным, как тяжесть вещмешка на плечах или одеяло, прикрывающее шею. — Посмотри на эту гору, — продолжил Дудочник, — пик которой склоняется в сторону. Это Разбитая гора, если смотреть на нее с запада. Рядом на плато, скорее всего, гора Олсоп.

Я повернулась, чтобы рассмотреть его лицо. Дудочник ухмылялся. Я давно не видела на его лице улыбки.

— Это долина к западу от Позвоночного хребта, что-то в ста двадцати километрах к северо-западу отсюда. Его пересекает река Пелам. Все соответствует плану и другими признаками, вплоть до расстояния от побережья. Даже почва там глинистая.

Вспомнились карты, висевшие на стенах в его импровизированном кабинете на Острове. Прежде чем присоединиться к Сопротивлению, Дудочник и Зои годами путешествовали. В отличие от меня, он прекрасно знал эту местность. Это были не расплывчатые, ощупывающие видения провидца, но глубокое знание, приобретенное годами напряженных переходов. Он знал, как лучше миновать наряды, патрулирующие горную гряду. Знал, какие прибрежные пещеры затапливает во время прилива. Знал, как быстрее всего перейти болото, не выходя на дороги.

— Если я выведу нас на нужную местность, ты сможешь его отыскать? — спросил он.

— Его наверняка охраняют.

— Я не об этом спросил. Найти сможешь?

Я закрыла глаза. Когда я искала Остров, он представлялся маяком, светом, к которому я следовала. Ковчег чувствовался по-другому. Он казался тьмой, настолько полной, черной, непроницаемой, что я не могла осязать путь к нему. Попробовала еще раз, пытаясь нащупать путь от него, а не к нему. Попыталась представить долину, реку, оглядеть горные склоны. И почувствовала. Крошечный толчок, короткий и тревожащий, словно насекомое ползало в волосах. Что-то ждет меня в этой могиле, куда нам предстояло отправиться, чтобы опросить кости о том, что те помнили.

Я кивнула.

Дудочник ответил резким ковком:

— Тогда сегодня выступаем.