Все это, естественно, породило тревогу и беспокойство в деловых кругах Кампаньи и в особенности в Капуе, которая, несомненно, была столицей этого процветающего региона. Ряд лидеров начал задумываться, выгоден ли им союз с Римом, или он приведет их к гибели, если они не поторопятся возвратить себе полную независимость. Главу этой фракции звали Пакувий Калавий Цекус, ему было суждено в скором времени привести Капую к расколу. Богачи Кампаньи, чье состояние базировалось на бизнесе, а не на сельском хозяйстве (в чем упрекает их Ливий), сильно пострадали от экономического развития Рима. Промышленный кризис, возникший в результате растущей конкуренции, естественно, повлиял и на ремесленников, и на владельцев лавок, которые составляли большинство среди населения Кампаньи. В результате началось брожение, которое вызвало тревогу у городских властей, и, как сообщает нам Ливий, Пакувий и Виррий встали во главе этого революционного движения, опасаясь, что оно их поглотит. Те же самые настроения царили в других итальянских и эллинских городах на юге Апеннинского полуострова, например в Таренте. Этот город стал приходить в упадок еще раньше, чем Капуя. Все это стало результатом возраставшей гегемонии Рима.
Вполне обоснованна мысль, что Ганнибал прекрасно об этом знал. В испанских портовых городах было много итальянских купцов, и, аналогичным образом, в Италии достаточно карфагенских торговцев (или гуггасов, как их тут называли) для возникновения нужных контактов. И как только Ганнибал вторгся в Италию, еще до того, как он одержал свою первую крупную победу под Треббией, комендант крепости Кластидиум тут же сдал ее карфагенцам. А ведь ему поручено было оборонять ее по приказу Рима. Этого офицера звали Дасий, он родился в Бриндизи и, вполне вероятно, изменил Риму не из неожиданного каприза, а в результате подрывной работы, которую пунические агенты вели в Южной Италии среди недовольных союзников Рима.
Если бы все пошло хорошо, то есть если бы карфагеняне, объединившись с галлами, сумели сильно ослабить римскую военную мощь, Ганнибал мог бы рассчитывать на то, что Итальянскую конфедерацию покинет множество городов Южной Италии. И тогда карфагенский флот, который до того времени стоял в резерве, вступил бы в игру, используя базы, которые новые союзники предоставили бы Карфагену. Рим потерял бы господство на море и был бы окружен армией Ганнибала. И ему пришлось бы принять условия победителя.
На первый взгляд, план Ганнибала выглядел авантюрным и поспешным, но при более тщательном изучении становится ясно, что он был очень хорошо продуман и вполне реален. В те времена, когда солдаты и государственные мужи были уверены в том, что главным повелителем человеческих судеб является удача, карфагенский командующий в гораздо меньшей степени полагался на удачу, чем Пирр и даже Александр Великий.
Положение дел в Риме
Имея столь решительного противника, который единолично командовал всеми родами войск и распоряжался всеми имевшимися у него средствами, лидеры Римской республики были разделены на несколько партий и имели различные представления о том, какой политической линии должна придерживаться их страна.
Как обычно, самую традиционную политику проводила семья Фабиев, лидером которой снова стал Квинт Фабий Максим Веррукоз, получивший, из-за своей осторожной тактики во время предыдущей войны, прозвище Кунктатор, или Отлагатель. Историки, работавшие при сенате, и в особенности его кузен Фабий Пиктор, несомненно, сильно преувеличивали таланты этого лидера, но он, по-видимому, обладал сильным характером. Вокруг него объединилось некоторое число благородных римских семей вместе с рядом патрицианских и плебейских сановников, самым выдающимся из которых был, без сомнения, Клавдий Марцелл (он принадлежал не к патрицианской семье Аппиев Клавдиев, а к плебейской семье с той же фамилией). Последний завоевал громкую военную славу, spolia optima, убив своими собственными руками галльского царя Виридомара в битве при Кластидиуме в 222 году до н. э. Он закончил свою карьеру захватом Сиракуз в 212 году до н. э. Эта партия зависела от голосов крестьян, значение которых возросло после реорганизации Народных собраний. Она считала, что Рим должен расширяться на север, и не верила в успех заморских экспедиций. Она хотела бы сохранить мир с Карфагеном, и ее симпатии, вполне естественно, были на стороне африканских землевладельцев, которых возглавлял Ганнон Великий. Фабии были популярны в конце 1-й Пунической войны и в течение нескольких лет после нее. Однако между 230 и 225-м годами они попали в немилость. Вторжение во владения галлов и захват долины По вернул им прежнюю популярность. Власть Рима в этих краях была еще непрочной, но она уже открыла для римского народа массу возможностей: завоевание стран Запада и Испании, с одной стороны, и Истрии, Иллирии и Балкан – с другой. В 229 году до н. э. уже были предприняты первые шаги в этом направлении. Различные «империалистические» фракции воспользовались возможностью завоевать в Комитии больше голосов в свою поддержку.
Среди этих империалистических групп были Аппии Клавдии, но ведущую роль играли теперь Корнелии Сципионы, интересы которых, по традиции, распространялись на Сардинию и Корсику, но которые теперь уже зарились и на Испанию. Эту прославленную семью одно время возглавляли два брата, которые были самыми ярыми врагами Баркидов: Публий, отец будущего Африкана, и Гней по прозвищу Лысый. Большинство Эмилиев поддерживали их политику. За экспансию на Запад больше всех ратовали Валерии и Марк Ливий Салинатор, служивший в 219 году до н. э. консулом. Он был bete hoire, предметом ненависти для Фабиев, который взял в жены дочь Капуана Пакувия Калавия. Эти патриции больше не считали себя связанными традиционными предрассудками и не постеснялись обратиться за поддержкой к самым беспринципным торговцам, большая часть которых явилась в Рим из городов его союзников. Они постепенно превращались в богатых буржуа, к величайшему возмущению традиционалистов.
Где-то посередине между этими двумя аристократическими фракциями находились «новые люди», идеи которых довольно трудно объяснить и которых обычно, но при этом совсем несправедливо осуждали древние историки. Гай Фламиний был трибуном плебса, цензором и консулом во второй раз в 217 году до н. э. и, как сообщает нам Ливий, лидером народной партии. По-видимому, в Риме в ту пору существовало нечто вроде демократической партии. Кассола писал, что политические взгляды Фламиния часто совпадали со взглядами Фабия Максима, и они часто сотрудничали. Фламиний был горячим сторонником политики колонизации севера: именно он в 223 году разделил Пиценум на Адриатическом побережье. Будучи цензором, он в 220 году начал сооружение дороги, которая до сих пор носит его имя и которая играла в римских отношениях с северо-востоком такую же роль, как Аппиева дорога для Кампаньи. В 218 году он добился нужного числа голосов, одобрявших создание двух римских колоний – в Кремоне и Плацентии (Пьяченце), которую он сам помог завоевать во время своего первого консульского срока в 223 году. Галлы ненавидели его лютой ненавистью, и в конце концов он был заколот копьем кельтским бойцом вспомогательных войск Ганнибала, севернее Тразименского озера. Поскольку Фламиний был представителем народа, купеческая буржуазия его не любила; в 229 году, при поддержке трибуна Клавдия, он провел плебисцит, после которого сенаторам было запрещено заниматься морской торговлей, что сильно ограничило их политическое влияние. Впрочем, он не был реакционером, и его страсть к переменам ограничилась лишь областью религии. Будучи цензором, он велел построить на Кампус-Мартиус (Марсовом поле) цирк, который носит его имя, и организовал вокруг него новый культовый центр. Часть этого центра была обнаружена при раскопках Ларго Аргентина. Он открыто выражал презрение к традиционной политике, а к рекомендациям сената и жрецов относился с презрением, граничившим с богохульством. Фабий Максим поэтому старался держаться в стороне от своего опасного союзника, и консервативные историки назвали его козлом отпущения за его безбожие, поскольку он был разгромлен и погиб во время битвы у Тразименского озера.
Таким образом, основными оппонентами Ганнибала в Риме в 220 году были: Фабий Максим, Марцелл, Сципионы и Фламиний. На втором этапе войны добавились еще два молодых человека: Клавдий Нерон и Сципион Африканский.
Если бы войны не было, эти люди в большинстве своем так и остались бы посредственными политиками. К 219 году, например, больше половины карьеры Фабия Максима было уже позади, и ничего особенно выдающегося он не совершил. Из этого можно сделать вывод, что достижения этих «великих предков», которых прославляли в течение всего периода существования Римской империи и о которых рассказывают нам учебники истории, были сильно преувеличены или полностью выдуманы римскими авторами панегириков. Несомненно, многим из них повезло, что они попали под софиты истории в самый благоприятный момент своей карьеры. Даже Сципион Африканский, несомненно, не смог бы проявить своих талантов, если бы ему, подобно отцу и дяде, пришлось воевать с Ганнибалом, когда тот находился в самом зените своей карьеры. Впрочем, следует признать, что все эти люди, за исключением одного Фламиния, совершившего величайшую ошибку в своей жизни, сумели подчинить себя благу нации и принести ему в жертву свои личные интересы: Ганнибалу так и не удалось расколоть римский фронт, и все его атаки потерпели поражение благодаря несокрушимому римскому единству.
Сагунт и объявление войны
Нет необходимости подробно обсуждать вопрос о том, что стало поводом к войне, – об этом уже много раз говорилось. Как утверждал Полибий, инциденты, которые приводят к войне, имеют лишь второстепенное значение, это лишь предлоги. Нет сомнений, что Ганнибал всячески стремился спровоцировать конфликт и что его агрессивность была полностью оправдана той политикой, которую Рим проводил после заключения мира с Лутацием. Полибий, однако, запутывает дело, приводя неверную трактовку мирного договора 226 года до н. э., когда Рим очень грубо надавил на Карфаген. Этот договор, в гораздо большей степени, чем захват Сардинии, оправдывает то недоверие, которое испытывал к римлянам молодой карфагенский генерал.
Поэтому все три года, прошедшие с момента прихода Ганнибала к власти и до начала его экспедиции, он делал все, чтобы сгладить вредные последствия соглашения, которое вынужден был заключить Гасдрубал. Кампании 221 и 220 годов до н. э. были призваны свести к нулю то стратегическое преимущество, которое Рим и его союзники получили по этому договору. Карфагенянам запрещено было переходить реку Юкар. Неподалеку от своего устья эта река течет с запада на восток, а дальше поворачивает на север. Ганнибал воспользовался этой географической особенностью, о которой римляне, вероятно, ничего не знали. Сначала он покорил олькадов, которые жили на правом берегу реки Юкар, а потом вторгся в Старую Кастилию и дошел до самой провинции Леон, подчинив себе сильное племя вассиенти. Так, не нарушая условий договора, Ганнибал сократил территорию, находившуюся под защитой римлян, до узкой прибрежной полосы, которая со всех сторон оказалась окруженной подданными Баркидов.
Этого удалось достичь с трудом, но Ганнибал получил возможность напасть прямо на Сагунт. Город располагался далеко к северу от Юкара и, более того, был связан союзническим договором с Римом. Ганнибал, однако, не забыл, что несколько лет назад, между 226 и 222 годами, часть городского населения восстала и потребовала разорвать этот договор. Рим ввел в Сагунт свои войска, и вождь революционеров был казнен. Мы полагаем, что Ганнибал с возмущением говорил об этом убийстве на съезде всех иберийских вождей, который он, как и Гасдрубал в свое время, созвал вскоре после своего восшествия на престол. На этом съезде они доверили ему верховное командование; этот пост до него занимал Гасдрубал. И на этом съезде союзники римлян сагунты выглядели как предатели общего дела. Более того, между Сагунтом и соседним иберийским племенем турдулов вспыхнул конфликт, и Ганнибал, как главнокомандующий войсками Иберийской лиги, обязан был оказать тур дулам помощь.
В последние восемь месяцев 219 года до н. э. сагунты оказали отчаянное сопротивление врагу, которое мы часто встречаем в истории Испании. Первые атаки Ганнибала были отбиты; тогда он обложил город со всех сторон и подтянул к его стенам осадные машины. Однако у него в тылу вспыхнул мятеж, в районе Мадрида и Ламанчи, и ему пришлось временно ослабить свою хватку. Осаждавшие понесли большие потери, сам Ганнибал был ранен. Город пришлось брать квартал за кварталом; позади пробитых в стенах брешей защитники сооружали временные валы. Наконец руководители про-римской партии совершили самоубийство, и оставшиеся в живых осажденные запросили мира. Однако во время переговоров карфагеняне воспользовались тем, что стража утратила бдительность, и вырезали всех жителей города.
Эта осада преподала Ганнибалу урок: он больше уже никогда не устраивал осад. Карфагеняне были очень искусны в них, но он понимал, что осады истощают войска и лишают их подвижности.
Перед началом блокады Сагунта к Ганнибалу явилось римское посольство и потребовало отказаться от своих намерений. Однако это требование было с негодованием отвергнуто, и посольство отправилось в Карфаген, чтобы убедить пуническое правительство отозвать своего генерала. И хотя Ганнон Великий поддержал требования римлян (которые были выражены теперь в относительно умеренном тоне), старейшины заявили, что Сагунт сам спровоцировал войну и что Карфаген был союзником Рима задолго до того, как им стал Сагунт.
Не успело это посольство сообщить об этом сенату, как пришло известие о том, что Сагунт пал. В курии вспыхнул яростный спор. Умеренная фракция опять одержала верх, и были предприняты новые дипломатические шаги. Карфагену был отправлен ультиматум: карфагеняне должны немедленно оставить Сагунт, а Ганнибал и его генералы подвергнуться аресту и передаче римлянам, которые должны осудить их как военных преступников. Посольство предстало перед советом старейшин, председателем которого был царь Карфагена. Член совета, выступивший с заявлением о позиции Карфагена, подчеркнул, что так называемый договор 226 года до н. э. был личным делом Гасдрубала, в котором Карфаген не принимал никакого участия; римско-пунические отношения подчинены Лутатскому договору, в котором ни Испания, ни Сагунт совсем не упоминаются. С юридической точки зрения этот довод казался неотразимым, хотя в нем имелся один изъян: Карфаген никогда официально не признавал независимости баркидского государства и конечно же был прекрасно осведомлен о действиях Гасдрубала.
В истории Римской республики нет другого такого же периода длительного бездействия и шокирующего безразличия к страданиям своих союзников. Единственным объяснением является то, что внутренняя и внешняя политическая ситуация в стране была весьма неустойчивой, и Ганнибал, вероятно, очень хорошо об этом знал.