— Ну че, пацаны? Начинаем работать? Я в «опорнике» остаюсь, а вы на две группы делитесь и вперед — Пахом спрятал ключи от опорного и от клетки в карман и сел за стол, перекрывающий проход внутрь у входной двери. Первого пьяного мы ввели в опорный пункт ровно через минуту. Молодой парень, привалившись к металлическому столбу, меланхолично орошал мочой стенд с мутными фотографиями, с пояснительной надписью, что это передовики колхоза. Дождавшись, когда гражданин подтянет трико с оттянутыми коленями, мы взяли его под руки и провели в клетку. Наверное, он даже не понял, где оказался, молча укладываясь на пол. Пройдя пару домов, мы вышли на пригорок, заканчивающийся обрывом. В метрах пятистах, на противоположном конце села шло «веселье». В кузове грузовика участкового по заведенным в кузов доскам было загружена парочка мотоциклов, а возле импровизированного блокпоста стояло несколько легковых автомобилей, небольшой трактор и с десяток мотоциклов.

Полюбовавшись на дружную работу «продавцов полосатых палочек», мы двинулись к магазину, где забрали спящего у крыльца аборигена в фуфайке на голое тело, трусах и галошах, которого тоже сдали Пахому. Выйдя на третий круг, мы, не торопясь, двинулись вдоль дороги, когда услышали сзади странный шум. По прямой, как стрела, улице, в нашу сторону, мчался серый «четыреста пятьдесят второй» «УАЗ» — «таблетка», за которым, вертя своей красно-синей «светомузыкой», что-то хрипя в СГУ, мигая дальним светом и беспрерывно сигналя клаксоном, мчалась одна из «ГАИшных» «шестерок». Слава Богу, местные выходили из своего полукоматозного состояния и жались к заборам. Я тоже шагнул назад, не сводя глаз с ревущих моторами машин участников гонки, и вдруг почувствовал какую-то неправильность в окружающем пространстве. Сержант Вицке за моей спиной, сделал два шага вперед, выполнил свой долг, выйдя на серое полотно асфальта и красивым, повелительным жестом рукой, принуждал фургон снизить скорость и остановиться. Я успел схватить напарника за руку, с натугой, до разрыва мышц, дернуть его к себе, навсегда запомнить стеклянные глаза водителя «таблетки» в десяти метрах от себя, смотрящего прямо перед собой и не отвлекающегося на какие-то мелочи вокруг себя, когда эта «дикая охота» промчалась мимо нас. Через сто метров дорога делала поворот, «УАЗик» же, продолжая двигаться прямо, как по ниточке, взлетел над небольшим кюветом, но в полете не удержал горизонт и, даже как-то мягко, лег на левый бок. Я отпустил бледного Славу и побежал в сторону серой коробочки вездехода, еле видимой в облаке поднятой пыли.

Мертвецки пьяного водителя «таблетки» достали через пассажирскую дверь, вместе с набежавшими парнями, мы поставили дитя отечественного автопрома на ноги и даже завели его. Водителя определили в туже клетку, вездеход отогнал участковый. А потом этот суматошный день слился в череду не связанных между собой эпизодов. Я почему-то остаюсь один. Мимо меня, задев меня по колену, неспешно проезжает абориген на «Восходе-2», тормозит об закрытую калитку, въезжает во двор и окончательно останавливает мотоцикл, наехав на серое, криво сбитое, деревянное крыльцо. Выкарабкавшись из-под мотоцикла, худощавый мужик, на неверных ногах и полузакрытыми глазами, с трудом поднимается на две ступени вверх и скрывается в доме. Я тоже поднимаюсь, очищаю от пыли, к счастью не порванную брючину, после чего, давя в груди ярость, захожу во двор, со второго толчка завожу "уставший», но еще живой продукт ковровского завода и, мстительно улыбаясь и, на кочках, взвывая от боли в ушибленном колене, гоню мотоцикл в сторону грузовика участкового, в кузов которого уже загружено штук шесть двухколесных «коней», но для мотоцикла моего обидчика место обязательно найдется. Когда мы закатили многострадальный «восход» по досточке в бортовой кузов. Я успел спросить, мол, как дела, получить ответ, что местные водители себя наличием каких-либо документов не заморачивают, и после этого, почти сразу и случился тот эпизод, когда трое верховых ребят, неторопливо трусивших мимо блок поста, на своих конях, на что-то обиделись, метров с трех, треснули по новенькому крылу белой «шестерки», с синей полосой и гербом СССР на дверях, кончиком кнута, куда была вплетена некая металлическая хрень, отчего в тонком возникло сквозное отверстие. Пока канские гаишники в полнейшем изумлении смотрели в глубину этой дыры, парни, весело перекрикиваясь, поскакали в село. Взревев от ярости, сотрудники ГАИ, закинув меня на заднее сидение, как единственный на данном участке местности оперативный резерв, ринулись в погоню. Гоняя двумя экипажами вертких всадников, оставив меня в качестве заслона на узкой улице, между двух глухих заборов, гаишники приотстали, вследствие чего, я пережил кавалерийскую атаку, описанную в начале повествования, не отступил, чуть не обосрался, чуть не застрелил коняшку, чтобы, через минуту, опять остаться одному. Сделав несколько шагов, я взвыл и чуть не повис на заборе. Колено, поврежденного долбанным мотоциклистом, решило напомнить о себе. Хромая и бормоча про себя все, что я думаю о родне моего обидчика, я подошел к опорному пункта. За время моего отсутствия ситуация как-то изменилась. Возле здания шаталось три десятка молодых парней и мужиков. Они странно посмотрели на меня, но ничего не сказали, когда я, смотря только на вожделенную дверь, которая приближалась очень медленно, прошел мимо них. Постучав в запертую дверь, я был впущен во внутрь, после чего, с наслаждением упав на стул у входа, сказал старшему, что из-за травмы колена, больше никуда не пойду.

— А больше никто никуда не пойдет — Пахом, выглядел непривычно озабоченный: — Клетка полная, будем участкового ждать.

В помещении был весь мой патруль, необычно молчаливый и сосредоточенный. Через минуту Пахомов на всю ширь распахнул входную дверь, напротив которой сидел я и вышел на крыльцо. Метрах в пятнадцати наши парни из второго патруля тащили какого-то, вырывающегося из их рук, хмыря.

И тут на пятаке перед опорным пунктом началось движение. Местные бросились наперерез нашим, по свисту Пахома наши выскочили из «опорника» на крыльцо. Аборигены чуть-чуть опоздали, пропустив патруль слишком близко к крыльцу, да и стояли они несколькими группами, и в бой пошли разобщенно. Свалка на крыльце была короткой, я, постанывая и тяжело опираясь на стул, успел только встать, когда наши с задержанным заскочили внутрь, а пору местных ребят, попытавшихся ворваться в помещение на наших плечах, вытолкнули из узкого проходя и с грохотом захлопнули дверь. Я, с облегчением, упал обратно на стул, вытянул горящее болью колено, в надежде получить покой, но я ошибся. В помещении органа МВД начался форменный дурдом.

Узники клетки, половина из которых уже достаточно протрезвилась, что в полном молчании следили за схваткой на крыльце, как-то, мгновенно возбудились и, с громкими криками, стали рваться наружу. Наши открыли дверь, втолкнули в клеть последнего доставленного, и общими усилиями, смогли замкнуть решетчатую дверь до срабатывания механизма замка, но стало не особо легче. Снаружи, под громкие вопли, дверь пинали в несколько ног, изнутри прутья клетки трясли и орали. Обычные методы помочь нам не могли. Клетка, от высунутых наружу рук и ног, напоминала гигантского осьминога, который, постепенно, стал трясти прутья в такт, присоединяя новые щупальца к своеобразной мелодии, отчего толстые металлические штыри, как-то подозрительно завибрировали. Коллектив, это сила. Молодые парни глухой деревни, в такт раскачивали прутья, которые, со временем, грозились выскочить из бетонных плит. Открывать дверь и призывать задержанных к порядку с помощью физической силы был не вариант. Задержанных было больше, чем нас. А если кто-то из местных умудрится в свалке выскользнуть из клетки и прорвется к входной двери— щеколду откинуть в сторону можно за мгновение…

Пахом вздохнул, бросив взгляд на потолок, с которого сыпалась бетонная пыль и снял с пояса белый, помятый баллон без этикетки, с малиновым распылителем.

Струя «черемухи», щедро оросила обитателей клетки и буквально ошеломила их. Парни, закрыв лица ладонями бросились в рассыпную, насколько это можно было сделать в загоне три на три метра. И наступила тишина. Легкое облачко «черемухи» на служивых почти не действовало. Баллоны, выдаваемые на службе, были откровенной дрянью, а при сильном ветре облачко «слезогонки», зачастую возвращалось от жулика обратно. Однажды, из-за трещины в распылителе, я получил струю едкой жидкости прямо в свой, широко открытый, глаз. Но, через несколько минут, местные ребята растерли горящие от «черемухи» глаза ладонями до дикой боли, поняли, что больно все равно, и с новой силой бросились на решетку. Баллоны зашипели снова. Через пять минут помещение первого этажа было заполнено облаком слезоточивого газа. Мы стояли у с окон второго этажа. Внизу народ разделился на две группы. Большинство сидело на полу, очень тихо, накрывшись одеждой с головой, но человек восемь, самых отчаянных зажмурив глаза, растирая по мордам потоки слез и соплей, продолжали долбиться в решетки, хотя и безрезультатно — слаженности и сил уже не хватало. А снаружи было все очень грустно. Толпа, человек в пятьдесят, окружила опорный пункт милиции со всех сторон. На нас, из-под нечесаных, лохматых патл смотрели черные от ненависти глаза.

— Мы вас, урусы, как стемнеет, вместе с «опорником» сожжем — орали снизу, и почему-то этим словам мы верили.

Покрасневшее Солнце уже клонилось к высоким горам Восточных Саян на Западе. Время, за этой суетой, подходило к половине восьмого вечера. Увлекшийся изъятием техники у местных «наездников», старший участковый и наши, вернее, Канские гаишники, где-то потерялись. Сумерки, сегодня как-то особенно быстро подбирались к селу. Прорываться было некуда, да и стремно. Применять оружие в отношении пока безоружных аборигенов нельзя, а рукопашная свалка с таким количеством противников была чревата, что кто-то, мы или они, схватит за наши пистолеты. А с наступлением темноты все стало бы вообще катастрофично. Местные имеют какую-то тягу к очищению своих врагов огнем, с чего кстати, и началась переброска сил МВД в Республику. А как потемнеет и нас начнут поджигать, отстреливаться из пистолетов мы сможем плохо и недолго. Патронов мало, а стволы у жителей села явно, посерьезней наших. Я стоял, скособочившись напротив окна, опершись на канцелярский стол и смотрел на багровеющий закат, свидетельствующий о том, что завтрашний день обязательно будет теплым и солнечным, а в мозгу билась горячая боль от колена и рваные картинки недалекого, вероятного, будущего: — выплески вонючего бензина на окна «опорника», чадное пламя, и нестрашный поначалу дым, вой задержанных, запертых в клетке, попытка вырваться из огненной ловушки и снопы огня из стволов охотничьих ружей навстречу…

В яростный вой толпы под окном вплелись новые звуки. Две белые «шестерки» с гербами на дверях, рассекая метнувшуюся в стороны толпу, замерли у крыльца опорного пункта, из кабин полезли концы, в голубых бронежилетах и зеленых касках со звездами, размахивая короткими, но автоматами. Сельчане, как бандерлоги из мультика про Маугли, в нерешительности замерли, после чего появились два новых персонажа. Старший участковый, увидав нас в окнах, замахал руками:

— Открывайте ребята, это мы!

А к безмолвствующей толпе земляков быстро зашагал высокий и широкий в плечах рыжий абориген в форме старшего лейтенанта милиции и приметной, темно-рыжей, густой шевелюрой. Подойдя к людям, он что-то негромко сказал, потом еще раз. Не получив ответа, он, резко сблизившись, нанес резкий хук в голову ближайшего колхозника, затем прямой удар в грудь его соседу. Люди упали как куклы, остальные, толкая друг друга, бросились прочь.

— Напарника я из отпуска отозвал — старший участковый стоял на первом этаже, морщась от запаха «черемухи»: — А он, у нас, кандидат в мастера спорта по боксу. Давайте ребята, в машины грузитесь и езжайте, а у меня тут дел еще много, со всеми разобраться надо.

В машины мы погрузились очень быстро, и даже смогли закрыть двери. Я, скрючившись сидел у правой двери, высунув голосу наружу, слушал стон пружин, перегруженных пятью мужиками, уместившихся на заднем диване «Жигулей», мат гаишников с передних сидений, и был очень счастлив, что мы покидали эту сельскую местность.