– Был занят.
– Чем?
Третьяковский ухмыльнулся и посмотрел в сторону Алисы. Ну почему он всегда оказывается на обочине жизни? Возможно, что-то хранит его от слишком глубокого участия в ней. Хранит для чего?
– Небось спали на пляже?
Гуру Таня скалилась лошадиными зубами, поправляя свой мундум-нерьятхум.
– Обгорели, я смотрю, даже. Шо ж вы так! Может, вам крем нужен?
– Спасибо.
– Не за что.
Герман направился дальше, а Таня успела крикнуть ему вслед:
– Завтра приходите!
На обратном пути, когда на мир спустились прохлада и тьма, Пророк все-таки зарулил в одно мигающее, несдающееся, пульсирующее битами заведение прямо пляже – потому что увидел среди танцевавших Катрин. Сердце пару раз болезненно сжалось – этого времени хватило, чтобы Третьяковский внутренне узрел, как француз берет билеты на Гоа, как они завтракают в Дабл Датч, курят травку, плетут ловцы снов, качаются в гамаке, почесывая друг друга, а главное – как Катрин, снова молодая и счастливая, вырвавшаяся из оков одеревеневшей плоти, в гирляндах шафрановых цветов, забавляет развратного деда изощренными позами из «Камасутры».
«Надо же, то же темное облегающее платье, те же флюоресцентные браслеты на руках, как в их первую встречу: ее беспроигрышный наряд – сразил один раз, сразит и второй, – накручивал себя Герман. – Хочет, чтобы француз стал ее мужем, не меньше. А где ж он сам? Ага, вот отплясывает: красный как рак, с перевязанной целлофаном рукой – только что сделал татуировку в знак вечной любви, в его-то возрасте, старый козел». Герман осторожно подошел к барной стойке, заказал пива, стараясь не смотреть, пока не успокоится и не примет решение, что будет делать, если это окажется она. Надо просто подойти с чуть высокомерным и насмешливым видом… «Оп-ля. И ты здесь! Это же вроде был
Наконец, схватив холодную, как пистолет, бутылку, Герман обернулся. Лица танцующей все еще нельзя было увидеть из-за разметавшихся волос, но движения – это были точно движения Катрин! Такие же легкость, прыгучесть и безалаберная разболтанность овцы, скачущей по выскогорным склонам.
Чтобы не вызывать подозрений, Герман кое-как переступал под музыку и, переступая, медленно приближался. Ему все не удавалось изловчиться и разобрать, что за волосами. Пришлось положить руку на талию. Девушка с браслетами вздрогнула, метнула два испуганных свинцовых шарика – отошла в дальний угол и продолжила там. Нет, это была не его жена – открытие, которое наполнило Пророка таким неожиданным чистым счастьем, что он протанцевал с этими милыми людьми еще несколько часов.
Кстати, его внимание привлек длинноволосый и бородатый, обнаженный по пояс еврей в широких белых шароварах, который быстро двигался в автономном режиме, ни на на кого не глядя. Он был весь мокрый, как только что вытащенная из воды рыба. Аскетичное тело, отсутствующий взгляд, фанатическое повторение одних и тех же движений – кого же он напоминал?
«Вполне возможно, это нечто вроде Иисуса Христа, – предполагал воодушевленный Герман. – Вполне возможно, все они здесь уже достигли святости, кроме меня – не попадающего в такт рогоносца».
Вполне возможно, нет и не было никакого француза.
Вполне возможно, Катрин переписывалась сама с собой, чтобы вызвать ревность Германа, которого она все еще любит.
Вполне возможно, нужно смотреть на мир через розовые очки веры, надежды и любви.
Вполне возможно, это именно та мысль, ради которой Германа отправили сюда. Петр и магистр наверняка переживали за внутреннее состояние Пророка. Ведь он мог завести корабль не туда, повинуясь всему низменному в себе.