Магнитский послушно притормозил, чуть-чуть не доехав до ворот. Повернул голову и расслабил лицо, приготовившись слушать.

– Что это значит? – повторил Герман. – Я хочу знать, что это значит?! Вы же не думали, что я буду абсолютно здоровым, когда делали мне это предложение?

– Нет, не думали, но… – замялся Магнитский, подбирая слова. – Полет – это большая нагрузка. Мы должны быть уверены, что тело не откажет…

– Я чувствую себя отлично! – Герман, сжав зубы, несколько раз со всей силы саданул кулаком по центральной консоли. – Отлично. Отлично. Отлично.

– Хорошо. – Магнитский незаметно выдохнул и снова тихонько тронулся. – То есть мы ничего не отменяем?

– Еще бы вы отменили! Ничего. Время тоже нельзя переносить. Все в порядке. Тринадцатое октября.

Петр исподтишка глянул на Германа, но Герман засек этот взгляд.

– Я же говорю, все будет хорошо, – хладнокровно произнес Пророк.

– Вы уверены, что вас отпустят на работе?

– Я уже взял обходной лист…

– Уволились?

– Пока нет, но планирую сегодня.

Какое-то время они ехали молча по сталинским проспектам Воробьевых гор. Шикарные правительственные дачи. Тишина и порядок. Интеллектуальная подвеска съедала неровности дороги. Герман утопал в роскошной коже из итальянских дубилен, поглаживал лакированное бразильское дерево, слушал великолепный хор мощного двигателя из выхлопной системы и четырех труб – знаменитый оперный голос Maserati GranCabrio.

– Мне нужны деньги, – спокойно сказал он. – Чтобы довести все до конца.

– Найдем, – тихо произнес Петр.

Роджер был на встрече, поэтому, сидя на розовом диванчике в его кабинете, Герман листал альбом прерафаэлитов. Наконец-то появилась секунда почитать. Вероятно, книгу придется оставить в агентстве, так что сейчас самое время.

Потрясающей оказалась история Джейн Бёрден, той самой натурщицы, на которую, с одной стороны, была похожа врач из кабинета кардиологии, с другой – Катрин, жена Германа.

В книге рассказывалось, что необразованная дочь конюха однажды случайно встретила на улице группу художников, которые были сражены ее красотой. Вскоре Бёрден вышла за прерафаэлита Уильяма Морриса и стала любовницей прерафаэлита Данте Габриэля Россетти. Последний писал ее в образе Прозерпины, богини подземного царства, которая полгода проводит среди живых и полгода в долине смерти, у супруга Плутона, дававшего ей в качестве напоминания о себе зернышко граната. На одной из репродукций Бёрден была изображена с гранатом. Увы, Россетти знал, что натурщицу придется вернуть Моррису.

В свою очередь Моррис писал Бёрден в образе королевы Гвиневры, жены легендарного короля Артура, изменившей ему с Ланселотом, одним из рыцарей Круглого стола.

На третьей репродукциии Бёрден кисти Россетти представала Астратой Сирийской, символом любви и власти, куртизанкой богов, приносившей горе своим многочисленным любовникам.