– Мы, правда, этого пока не видели, – бросился на амбразуру Роджер, в ужасе переглянувшись с Сашей Борисовной. – Может быть, стоит вначале сделать внутреннюю презентацию.
– Пусть расскажет, раз уж пришел, – гоготнув по-простому, позволил Сергей.
– Так, ну… честно говоря…
Герман достал скрипт.
– Я лучше просто зачитаю.
Наступила тишина. Та самая тишина, которую так любил старший копирайтер, – тишина внемлющая, словно перепаханное поле, готовое принять любого сеятеля – даже весьма неторопливого.
– Лес, – начал спокойно он. – Вечер. Мы видим взрослого мужчину лет шестидесяти, который продирается через ветки. За спиной у него – походный рюкзак с самым необходимым. Вот он ступает на бетонные плиты, между которыми пробивается трава. Это заброшенный аэропорт. За кустом, выросшим прямо в центре пустыря, сверкает что-то белое. Мужчина приближается. Мы видим, что это… корпус космического корабля. Наш герой касается гладкого, округлого борта. Дверь поднимается. Он вступает в поток белого излучения, льющийся из тарелки. Механический голос объявляет:
– Добро пожаловать на борт. До галактики «Herz und herz» триста двадцать три года.
Дверь за ним закрывается.
Слоган: Herz und herz. Настало время пожить для вечности.
Корабль взлетает над лесом и исчезает в бесконечном космосе.
Герман положил на стол иллюстрацию-референс:
Он оглядел собравшихся. В Большой переговорной повисла пауза. Именно на такой эффект стоило рассчитывать. Им нужно время, чтобы переварить.
– Интересно, – наконец вымолвил Сергей и посмотрел на Петра, – только я не понял, при чем тут космос.
Петр наморщил лоб.
– Там не про космос, а про возраст. Триста лет же, да?
Герман кивнул.
– Все равно как-то… – Сергей оглядел команту, сверкнув белками, – те были лучше, да?
Петр задумчиво кивнул.
– Дело в том, что как мы знаем из исследований, наш потребитель, уйдя с работы или передав управление фирмой, к шестидесяти годам хочет чего-то совсем другого, – снова пришла на помощь клиентам Шишунова. – Но вряд ли это может быть связано с какими-то путешествиями в космос.