Прудников сел за стол и приготовился писать протокол. Вера отошла к окну и закурила.

Все дороги начинаются в детстве. Путь Антона Сафоненко тоже начался в детстве, сперва почти бессознательном. Да, да, не удивляйтесь! Тогда его звали Антоном. Это потом, получая паспорт, он сменил простое и обычное имя на звонкое и претенциозное, словно не имя, а статус — Авангард. И стал Авангардом Сафоненко. Случилось это во многом благодаря книжке «Значение имени», купленной матерью. Антон прочел о своем имени и о себе следующее: «Это имя, вероятно, произошло от древнеримского имени Антоний, что означает “вступающий в бой”». Толкование имени ему понравилось. Дальнейшие сведения стали для него неожиданностью…

«Антон в отношениях с женщинами импульсивен, чувства иногда берут верх над рассудком, и тогда он может нанести обиду близкому человеку».

Это ему не нравилось. Он полистал книгу, в глаза бросилось имя «Авангард», оно означало «передовой, ведущий» — то, что надо! Получая паспорт, он сменил данное ему родителями имя на новое. Тем более что из родителей оставалась только мать, а права голоса он за ней не признавал.

Детство его делилось на две половинки. Одна — дошкольная, время наблюдений и понимания, кто в семье главный и как стать главным. Это было замечательное время копирования. Сперва он строил модель поведения по маме, был тихим, послушным, уступчивым, старался всем понравиться. Ему хотелось услышать похвалу, еще больше — получить за свои маленькие детские заслуги подарочек. Но чем старше он становился, тем яснее понимал, что, несмотря на хлопотунью мать, доминирует в семье молчаливый отец. Он все контролирует, за его деньги все покупается, и муха без его разрешения не взлетит. Антон стал копировать отца. Старался больше помалкивать или говорить так, как обычно высказывался старший Сафоненко. Но и эти его попытки ничем не увенчались, поскольку мать повиновалась одному хозяину, и этим хозяином был его отец.

Потом началась школа. Первое время он ничем особенным не блистал. Среди учеников был неприметен, все не мог сориентироваться — кого же в классе следует копировать? Но уже к седьмому классу все пошло так, как ему хотелось. Он вырос в высокого, стройного паренька с темными, почти черными волосами, светлыми голубоватыми глазами и густыми смоляными ресницами, из-за которых глаза делались очень выразительными. Все девочки класса были в него влюблены, он стал для них непререкаемым лидером. Учительницы тоже были очарованы, увидев в нем юного графа де ля Фер, и часто ставили ему хорошие оценки не за знания, а за внешность. Он ею умело пользовался. Пошла молва, что подросток очень ранимый, тревожный — из-за сложных отношений в семье. Отец — диктатор, мать — просто глупая курица. Слух этот он распустил сам, через некую болтливую девчонку. Вскоре вся школа относилась к нему с сочувствием и дружелюбием.

Он нащупал ту линию поведения с матерью, которая давала наилучший результат. Он врал и закатывал истерики, демонстрировал желание повеситься, изрезать себе вены на руках. Он бился в почти настоящих судорогах, падал на пол — и получал желаемое. Это мог быть велосипед, фотоаппарат или ботинки на рифленой подошве. Мать не делилась проблемами воспитания с отцом, боясь, что внезапное превращение тихого, послушного сына в истеричное чудовище будет поставлено ей в вину. Дескать, недоглядела. Соседка-пенсионерка сквозь тонкую стенку слышала истерики Антона, сочувствовала его маме, утешала ее: «Подростковая перестройка организма, потерпите».

Но когда сыночек стал кидаться на маму с ножом, она перепугалась не на шутку и пошла с ним на прием к психиатру. Им оказался профессор Тужилов. Он поставил диагноз: социопатия. Мать пришла в ужас и перестала водить ребенка к врачам. Сын тоже испугался, но иначе: перед ним замаячили бледные стены психушки… Он возненавидел психиатра и решил отомстить. Поклялся, что непременно поквитается с этим доктором.

Пока Сафоненко рассказывал истории своего детства, доктор Лученко слушала молча, дожидаясь паузы, когда можно будет задать решающий вопрос. Но Прудникову весь этот экскурс в детство был ни к чему. Ему хотелось признания в тех убийствах, которые Кукольник совершил в двух городах, особенно его интересовал Киев.

— Короче! — грубо вмешался он в монолог преступника. — Ваше детство босоногое меня мало волнует. Когда, как и почему вы убили пятерых человек? Вот вопрос, на который я хочу получить ответ!

— А не пошел бы ты в жопу, мент? — сплюнул себе под ноги задержанный.

— Вот я тебя сейчас отправлю в камеру, посидишь с отпетыми бандюганами пару дней, запоешь, как соловей! — Прудникову хотелось ударить кулаком эту самодовольную рожу, но присутствие Лученко и других оперативников не позволяло ему распустить руки.

— Ага! А я найму лучших адвокатов, и ты ничего не докажешь! — куражился Сафоненко.

Майор выскочил из комнаты, хлопнув дверью.

— Мы остановились на вашем детстве, — сказала Лученко. — Ну хорошо, вы еще тогда, в подростковом возрасте, смогли доказать окружающим, что вы не такой, как все. Меня интересует вопрос, почему через столько лет вы вспомнили про Тужилова и ради того, чтоб заманить его в Киев, наворотили такую кучу трупов? И кстати, как вы выбирали жертв?

— А эта сволочь дала интервью по телевизору, — объяснил Сафоненко. — Конечно, я не забыл бы про него в любом случае… Но ему могло повезти, и он умер бы от инфаркта, инсульта… Или другой болячки, не дождавшись моего возмездия. А этот старый пень вдруг на весь эфир сообщает, что, мол, для специальных подразделений проводит «тренинг на выживание». В чем прикол, вы спросите? Отвечу: этот докторишка якобы нашел методику, позволяющую научиться чувствовать опасность и, следовательно, избегать ее! Как вам это понравится?

— И вы поняли, что месть Тужилову нужно ускорить?

— Ну да! А чего ждать? Когда методика заработает и до него уже невозможно будет добраться?

— Как вы выбирали жертв? — повторила вопрос психотерапевт.

— Я не склеротик, не нужно повторять! — раздраженно пробурчал Сафоненко. — Мне самому интересно вам объяснить, а то с вас станется, вы еще свою версию под эти мои поступки подведете. Я выбирал гаденышей рода человеческого, андестенд?