Когда сержант оглянулся, ему показалось, что далеко позади, среди неподвижных стволов деревьев, качнулось что-то черное. Тогда он и закричал:

— Стой! Стой, ни с места!

Он еще коротко бросил Чайке: «За мной!» — и побежал назад, умело лавируя среди деревьев. Чайка, ничего не понимая, молча последовал за сержантом.

Они блуждали в смолянистой тьме, наступившей после того, как угасла молния. В скептически-ленивой душе Чайки снова пробуждался бес насмешки: их погоня казалась ему теперь похожей на запланированный для всех парков аттракцион. Тебе завязывают глаза, дают в руки ножницы, и ты должен пробежать вперед десять или двадцать метров и перерезать ниточку, на которой висит приз: детская соска, карандаш с таким твердым грифелем, что оставляет царапины на стекле, картонная шахматная доска, зубная щеточка. Ты получаешь небольшую премию и огромное моральное удовлетворение. Ха-ха-ха!

Видимо, Гогиашвили тоже убедился, что они гонятся без надежды поймать. Он остановился, остановился и Чайка. Сдерживая дыхание, прислушались. Но что можно услышать? Снова пробежала по небу извилистая линия молнии, озарила все внизу, но, кроме неподвижных деревьев и разбросанных камней, там не было ничего. Примерещилось? Гогиашвили решительно повернул назад, к границе. Пускай там стоят лужи и ревут повсеместно потоки, но ведь какой-то след должен быть! Сержант присвечивал фонариком, ползал на коленях. Напрасная затея! Не подпускал к себе Чайку, чтобы тот не наделал своих следов, — искал, искал!

Смилостивившись над ним, несколько раз ему посвечивали молнии. Не помогало. Возможно, и в самом деле увидел тогда что-то живое, но то был зверь? Медведь? Или волк? Никогда не думал, куда деваются звери в непогоду. В ясный день он мог увидеть в зеленых зарослях нежную мордочку косули, застать на полянке диких кабанов за их привычным занятием — рытьем земли и пожиранием сладких кореньев. Иногда ломился через заросли сам господин мишка. Осенью, когда повсюду обнажались леса, хитрые лисицы прятались в запретной пограничной полосе от безжалостных охотников, огненными кометами метались среди кустов, охотясь та фазанами и тетеревами. Но что делают бедные звери теперь? Где ищут защиты и укрытия? Хорошо, если сегодня был зверь.

Слабый лучик фонарика настойчиво обшаривал землю, замирал на каждом бугорке, на каждом камешке, а сколько таких бугорков еще оставалось в темноте?

И вдруг Гогиашвили словно бы охватило огнем: он увидел продолговатую ямку, заполненную водой, с размытыми краями, совершенно непохожую на след человеческой ноги.

— Чайка! — позвал сержант.

Чайка подбежал. Чувствовал себя виноватым, поэтому выполнял приказы Гогиашвили быстро и четко.

— Смотри!

Смотрели вдвоем. Чайка притих. Гогиашвили передал ему фонарик, попытался осторожно вычерпать рукой воду из ямки, которая могла быть отпечатком вражеской ноги. Вычерпывал, вычерпывал и плюнул. Дождь мгновенно заполнял углубление, размывал его сильнее и сильнее.

— Свети сюда! Нет ничего? Должны быть еще следы!

Где? На чем?

Не нашли больше ничего.

Но раз у тебя есть подозрение, если ты имеешь хотя бы малейшее сомнение, ты уже не должен успокаиваться. Немедленно доложи на заставу и преследуй врага!

Гогиашвили достал ракетницу, пустил вверх одну красную ракету, вторую.

— Бежим! — велел он, бросаясь в том направлении, где мог исчезнуть нарушитель, если он и был на самом деле. Теперь уже Чайка знал точно, что бегут они с завязанными глазами и смешно лязгают ножницами, вытянув руки вперед, в то время, как ниточки с призами остались где-то в стороне; а может, их и вовсе не было.

— Сержант!.. — выдавливал он из себя по слову при каждом прыжке. — Послушай... Как же это?.. Кто мог?.. В такую погоду... Ну, вслепую... Я бы его... пришил одним выстрелом... А, сержант? Как же так?.. В такое мирное время... Когда-то — я понимаю... Героическое прошлое. Старшина Буряченко — вся грудь в медалях. Капитан Шопот... молчаливый герой... Скромность украшает... Где-то... когда-то... Не возражаю... Но здесь?.. И почему именно сегодня?

— Замолчи!