Тем временем, родители со мной здороваются: мама по-доброму, папа более сухо и смотрит на меня как на подозрительную личность. Я вручаю цветы Светлане Геннадьевне, затем Марье, и уже тогда Тихонова тащит меня в ванную мыть руки, а после усаживает за стол на кухне.

Видимо, просто «попить чаю» в этой семье подразумевает полноценный стол с первым, вторым и компотом. Точнее, чаем в нашей ситуации. Не понимаю, кому за кем ухаживать, потому что пытаюсь проявить воспитанность и ухаживать за Марьей, но ее мама постоянно делает все первой. И вот уже я пробую фирменный борщ, отбивные и салатик. Как-то все больше ем, пока Маша рассказывает о нашей работе в лагере, о нашем отряде. Кстати, она говорит о том, что в ближайшее время стоит провести отрядную встречу, пока воспоминания свежи и дети сами активно этого просят в чате в соцсети, который создали на следующий же день после приезда домой.

Но папу Марьи, как я вижу, разговоры о лагере не очень интересуют. Ведь позвали меня сюда явно не для этого.

- Герман, а расскажите, как вы в лагерь попали? Я знаю, что вы стали напарником Маши в последний момент, – тут уже господин Тихонов подходит к основному вопросу.

Собственно, я готовился. Должен ответить честно и так, чтобы показать себя с хорошей стороны, а не слить правду о моей семейке, где двадцатидвухлетнего мальчика с дипломом вышки вдруг решил воспитывать собственный отец. Ведь реально, расскажи кому со стороны – не поверят и пристыдят. И правы будут.

- Отцу позвонил его друг, директор загородной базы, где мы работали, и рассказал эту историю про Машиного напарника. Наверное, хотел спросить, нет ли у моего папы на примете парня, который мог бы поехать поработать. Парня из коллектива, конечно, но папа решил далеко не ходить и отправил на эту работу собственного сына.

- То есть вы туда не хотели? – по-прежнему обращаются ко мне на «вы».

- Честно? Не хотел. Не самое простое лето выдалось, защита диплома, вступительный в магистратуру. Я бы предпочел отдохнуть. Но так, как получилось по итогу, тоже мне нравится.

- Но вы же не педагог по образованию? – а папочка Тихоновой все пытается на чем-то меня подловить.

- Нам очень повезло, что в лагере работает ваша дочь. Кроме нее педагогов почти и нет. Зато есть юристы, айтишники, кажется, даже врачи будущие были.

- И тебе действительно понравилось? – он резко переходит на «ты» и понимает это. – Я буду на «ты», ничего?

- Конечно. Вы правы, я же на самом деле юрист, а не учитель. Вряд ли я еще раз в такую обстановку попаду, но это был интересный и запоминающийся опыт.

Скашиваю взгляд на Марью и пытаюсь понять, что она чувствует во время этого «допроса». Но Маша, судя по всему, так сильно переживает от всего происходящего в целом, что не может никак расслабиться. Хотя мы сидим рядом, и боковым зрением мне сложно разглядеть ее выражение лица. Но напряжение я чувствую прекрасно. Я вообще почему-то всегда хорошо чувствую, когда Маша напряжена, с самых первых минут нашего знакомства, когда она боялась даже сесть рядом со мной. Теперь не боится, и не только сидеть рядом, но и много чего еще.

Опустив одну руку под стол, сжимаю Машино колено, пытаясь если не унять ее беспокойство, то хотя бы переключить внимание. К счастью, она от этого моего действия не дергается, а просто накрывает мою ладонь своей и сжимает еще крепче.

- А где вы планируете работать? – к «допросу» подключается мама Марьи.

- Все просто, у отца. Он всегда говорил, что кто-то из детей должен продолжить его дело. Хотя почему кто-то? Он вполне конкретно указывал на меня. Если бывают медицинские династии, то почему не может быть юридических?

- Резонно, – отмечает Николай Иванович. – Ты сказал «кто-то из детей», видимо, не один в семье?

- Точно. У меня есть сестра-близняшка, как раз хотел Марью с ней познакомить, надеюсь, скоро представится такая возможность.

- Марья точно будет рада, – улыбается мама.

Отмечаю про себя, как их с мужем обоих удивило имя «Марья». Видимо, Тихонова моя реально фанат «Войны и мира», а я просто внимательный мальчик. Ну и литературу учил благодаря Лине, ее пересказы уроков всегда легко запоминались в пору моей бессовестной школьной юности.