Мальчику, открывшему дверь, на вид было даже меньше, чем первокласснику, но Фредрик знал, что ему восемь. Когда Фредрик поднял голову, чтобы осмотреть темный коридор, в лицо ударил горячий пар.
Должно быть, Андреас заметил тень в низком дверном проеме в детской комнате, и, видимо, разглядев револьвер в руках мужчины, понял, что темные пятна на рубашке – кровь, а пар шел от включенного душа в ванной. Но Фредрик ничего не видел. Стекла его очков покрылись испариной, и как только он поднес руки к лицу, огромная рука схватила его за воротник куртки и втащила в прихожую. Андреас не успел удержать коллегу, и удар рукояткой револьвера сбил Фредрика с ног.
Хлопнула дверь, он услышал писклявый испуганный голос мальчика, и стены сомкнулись.
На лбу проступил липкий пот. Влагой покрыто горло, там, где жмет рубашка, и ниже по спине. Ноги в зимних сапогах на подкладке пропотели насквозь. Тихо всхлипнув, Фредрик стал хватать ртом воздух, но втянул в рот лишь темную ткань, тряпичный мешок, который надели ему на голову, его охватил приступ клаустрофобии. Он попытался брыкаться, но ноги оказались связаны, руки тоже были замотаны скотчем за спиной. Желтые ворсинки ковра кололи пальцы. Фредрик вытягивался, сворачивался и выгибал спину дугой, в глазах темнело, но ему удалось овладеть собой. Не обращая внимания на пылающие молнии перед глазами, считать, считать медленно, задержать дыхание, дышать, задержать и выдохнуть снова. Ждать.
Рукоятка, скорее всего, угодила по залысине, потому что дрожь начиналась отсюда. Когда Фредрик лежал спокойно, боль становилась сильнее, но вскоре приступ начал ослабевать. Легкие наполнились воздухом, ему удалось получить контроль над дыханием, над телом, над разумом. Пульс снизился.
Фредрик прислушался. Бодрое напевание сумасшедшего и звук струй душа об эмалированную сталь. Он узнал песню. Моряк Попай[1].
Он понял, что лежит в коридоре, а нападавший возится в ванной. Запястья были липкими, и он застыл от неожиданной мысли. Его порезали ножом? И тут до него дошло. Лихорадочными движениями стал напрягать мышцы, и скотч ослабился. Влага смешалась с клеем, и тот стал липким и подвижным. Фредрик начал осторожно тереть руки друг о друга.
– Папа? Кажется, они идут.
Высокий голос с другого конца коридора. Видимо, мальчик стоит у двери.
– Ту-ту! – прогремел мужской голос. – Шлепай сюда.
Фредрик услышал шаги рядом с собой, вытянулся и рывком сел. Мужчина поставил ступни по обе стороны от него, сорвал наволочку с его головы, из-за капель крови на стеклах очков Фредрику пришлось напрячь глаза, чтобы сфокусировать взгляд.
Боже мой.
Фармацевт Педер Расмуссен был старше него, грузный и с грубо очерченными мышцами от плеч к шее. Он снял рубашку, вся грудь была в пятнах крови. Потом сел верхом на ноги Фредрика. Темные, застывшие как желе волосы и косящие глаза. Из десны между передним зубом и клыком сочилась кровь, должно быть, он так сильно сжал челюсти, что корни зубов сместились. Одной рукой он мертвой хваткой вцепился в воротник рубашки Фредрика, размахивая револьвером в другой.
Фредрик сидел спиной к входной двери. Но по бегающим глазам Расмуссена он понял, что за шторами что-то происходит.
– Я снесу башку этой свинье! – прокричал он. – Если вы прикоснетесь к двери, я снесу ему башку!
Дуло пистолета направлено в лоб. Запах пота, тяжелое дыхание перечной мятой. Мужчина с голым торсом встретился с ним взглядом. Фредрик искал в этих глазах умного академика Педера Расмуссена, так про него говорили. Но там не было и следа его. Только безумие.
Кончик языка скользнул по капле крови во рту, клык окрасился розовым. Он причмокнул и прошипел:
– Я серьезно. Черт меня побери, я вышибу тебе мозги прямо на этих гребаных шлюх, если они не свалят отсюда.
– Папа… его руки…