Самолет снижается. Мы начали заходить на посадку. Голос капитана в колонках звучит ободряюще и уверяет, что все под контролем. Где они учат пилотов этому тону?
— Для тех, кто летит в Паро в первый раз: если вы видите горы ближе, чем вы когда-либо видели их раньше, не тревожьтесь. Это наша обычная практика.
Несомненно, самолет снижается постепенно — сначала крутой поворот направо, потом налево, потом снова направо, и с каждым поворотом горы появляются все ближе в моем окне, кажется, достаточно близко, чтобы их коснуться. И наконец, лавируя между пиков, аэробус резко касается земли, скрипя шинами. Стюардессы открывают двери. Воздух бодрящий, небо глубокое и синее.
В большинстве стран ваш приезд будет постепенным: переход в новую среду, знакомство с ней облегчается герметичной одинаковостью Мирового Аэропорта. Но не в Бутане.
То, что там есть, по правде говоря, едва ли можно назвать аэропортом. Просто маленькая деревянная хижина терминала, украшенная красными и синими завитками, больше похожая на буддийский храм, чем на аэропорт. Каждый посетитель в Бутане получает сопровождающего и платит ему зарплату в две сотни долларов в день. Вы должны раскошелиться на бутанскую турфирму за привилегию быть в Бутане — целенаправленная политика страны по ограничению туризма, призванная не пустить в страну немытых бродяг с рюкзаками, которые уже наводнили соседний Непал. Это заставляет меня опасаться чуть больше. Когда мы были в Ираке во время правления Саддама Хусейна, у нас тоже были гиды. Это были мужчины с маслянистыми волосами и в плохо сидящих костюмах, которые были приставлены к нам якобы для того, чтобы «содействовать» работе иностранных журналистов. На самом деле их задачей было облегчить работу Мухабарата, тайной полиции Саддама Хусейна. Они были шпионами. Все знали об этом. Мы знали. И они знали, что мы знали.
Молодой человек, ожидающий меня у аэропорта, не похож на шпиона. Он больше похож на бутанского бойскаута, если бы в Бутане были бойскауты. Смуглый, с блестящим, свежевымытым лицом, он одет в темно-коричневый гхо — традиционное бутанское платье для мужчин. Гхо выглядит как халат, только намного тяжелее и со скрытыми карманами. Бутанские мужчины, как известно, носят всякие предметы в своих гхо: чашки, мобильные телефоны, мелких животных. В крайнем случае гхо может выполнять двойную функцию — одеяла или занавески. (Гхо настолько удобен, что все бутанские мужчины обязаны носить его в рабочее время. Бутан является единственной в мире страной с чисто мужским дресс-кодом).
— Добро пожаловать в Бутан, сэр, — говорит молодой человек в гхо, оборачивая белый шарф вокруг моей шеи.
Он называет себя Таши, затем пожимает мне руку. Это рукопожатие отличается от всех, что у меня когда-либо были. Две руки сложены одну на другую, голова опущена в полупоклоне. Это очень осознанное, церемониальное действие. Поначалу я нахожу его пугающим. Я просто пожму вам руку, Таши, мы не будем устраивать спектаклей. Позже, однако, я научился ценить бутанское рукопожатие, и, если подумать, так они делают почти все: переходят улицу, моют посуду — так осознанно, так внимательно.
«Внимание» является недооцененным словом. Оно не получает… внимания, которого заслуживает. Мы отдаем дань любви и счастью и — о господи! — производительности труда, но редко у нас есть что хорошего сказать о внимании. Мы слишком заняты, я подозреваю. Тем не менее наша жизнь пуста и бессмысленна без внимания.
Я печатаю эти слова, а у моих ног суетится моя двухлетняя дочь. Что она хочет? Моей любви? Да, в некотором смысле, но на самом деле она хочет моего внимания. Чистого, неразбавленного внимания. Дети — эксперты в распознавании поддельного внимания. Может быть, любовь и внимание действительно одно и то же. Одно не может существовать без другого. Британский ученый Авнер Пропозал считает внимание «универсальной валютой благополучия». Внимательные люди, другими словами, счастливые люди.
Таши несет сумки к нашему автомобилю. Учитывая репутацию дорог в Бутане, я надеялся на что-то мощное, как Toyota Land Cruiser. Это Toyota, но не Land Cruiser. Мы грузимся в потрепанную «Corolla» 1993 года. 8 утра, и я не спал во время ночного полета.
— Куда бы вы хотели поехать, сэр?
— Куда угодно, где можно выпить кофе, Таши.
Мы едем в небольшое кафе, хотя назвать это кафе можно с большой натяжкой.
Это бетонное здание с несколькими деревянными столами и стульями. Подают только растворимый кофе. Как любитель кофе, я нахожу это очень тревожным, но пью и не жалуюсь.
Таши — милый и стремится угодить. Кроме того, он обладает, как я вскоре обнаруживаю, впечатляющим чутьем на очевидные вещи. Он говорит «мы прибыли в место назначения, сэр», когда мы очевидно приехали, или «идет дождь, сэр», когда мы мокрые.
Его манеры куртуазны, как у дворянина восемнадцатого века. Он держит двери открытыми для меня, несет мою сумку и парит, как вертолет над автомобильной погоней в Лос-Анджелесе. Если бы он мог нести меня, он, вероятно, делал бы и это.
Он делает все это, тем не менее, достойным, а не льстивым образом. Бутанцев никогда не колонизировали, никогда не завоевывали, поэтому их гостеприимство подается прямо, без подобострастного почтения и прочего лизоблюдства, так часто встречающегося в этой части мира. Английский язык Таши груб и своеобразен. Дело не столько в сильном акценте, сколько в словарном запасе. Он говорит, например, «мы будем принимать некоторую рудиментарную еду, сэр?». Поначалу я понятия не имею, о чем он говорит, какую еще рудиментарную еду? Тогда я понимаю, что речь идет об остатках обеда. «Рудиментарный» как «пережиток», как «больше не нужный». Я объясняю ему, что это слово так не используется. Но он продолжает использовать его, и в конце концов я перестаю пытаться это исправить.
— Хорошо, Таши, поехали в Тхимпху. — Это столица Бутана и мой дом в течение следующей недели или около того.
— Мы не можем, сэр.