Кристиано помотал головой:

— Нет. Не стал я сдавать. Я что, дурак?

— Вранье. Сдал ты его. Я слишком хорошо тебя знаю. Думал, шедевр сочинил, самодовольный болван. И не догоняешь своим умишком, что за дерьмо устроил на свою голову. Ты хоть понимаешь, что проклянешь день, когда написал эту хрень?

Голос Кристиано дрогнул:

— Я же тебе сказал! Ты что, оглох? Я его написал и положил в карман! Точка! Вот оно.

— Дыши ровно. Успокойся. Может, он и правда не врет.

— А кому-нибудь почитать ты его давал? — спросил Рино сына, подавляя желание схватить его за волосы и треснуть безмозглой башкой о панель.

Кристиано с ненавистью посмотрел на него:

— Никому не давал.

Да наверняка показал своим приятелям. Обычное дело.

— Ей-богу, не давал, чего ты мне не веришь!

Рино предостерегающе поднял палец:

Не божись на вранье, Кристиано. Не божись. А то я тебя прибью.

Когда отец был такой, Кристиано его ненавидел.

Отец ему не верил. И никогда не поверит. Даже если бы ему явилась училка собственной персоной и сказала бы, что он не сдавал этого сочинения. Даже если бы сошли с небес Господь, Мадонна и все святые. Он бы решил, что они сговорились. Все против него.

"Ну что же за отец мне достался?"

Все, кому не лень, давали ему понять, что Рино осел, и Кристиано каждый раз, как фурия, бросался на наглеца. За свою жизнь он уже порядком шишек получил, защищая отца. Но они были правы. Тысячу раз правы. Грудь пронзила жгучая боль.

— Никому я его не давал читать.

Рино покачал головой и улыбнулся своей мерзкой улыбочкой:

— Да ладно врать-то. Само собой небось вышло, хотел покривляться перед дружками... "Я, мол, наци, то да се". Чего тут такого? Ну, скажи, что так и было. Что плохого?