Кристиано шел впереди.

Трекка, не спуская глаз, следил за ним.

"Как за собакой, которую первый раз спустили с поводка.

Наверное, что-то учуял".

Толпа молчаливо двигалась к церкви на пьяцца Болонья. По пути Кристиано обратил внимание, что все магазины на улице закрыты, а на опущенных ставнях висят черные банты.

Он не видел такого скопления народу даже прошлым летом, когда приезжал Габиббо [58] и его дивы, но когда вышел на площадь, то и вовсе обомлел.

Площадь превратилась в сплошной живой ковер, из которого торчали крыши телевизионных микроавтобусов с тарелками антенн, мраморная конная статуя и фонари, на которых гроздьями были развешаны громкоговорители. В окнах многоэтажных зданий вокруг площади тоже теснились люди. Вдоль балконов тянулись наспех расписанные белые полотнища: "ФАБИАНА, ТЫ НАВСЕГДА ОСТАНЕШЬСЯ В НАШИХ СЕРДЦАХ", "ФАБИАНА, НАУЧИ НАС БЫТЬ ДОБРЕЕ", "ФАБИАНА, ТЕПЕРЬ ТЫ ЖИВЕШЬ В ЛУЧШЕМ МИРЕ".

— Дай руку, а то потеряемся в этой сутолоке. — Трекка протянул ему ладонь, и Кристиано пришлось подчиниться.

Они кругом обошли площадь и наконец приблизились к церкви — современной постройке из серого бетона с остроугольной крышей, крытой широкими листами позеленевшей меди. В центре фасада — громадный витраж с тощим Христом. На ступенях толпился стремящийся попасть внутрь народ.

— Пошли отсюда. Нас не пустят, — бросил Кристиано, пытаясь высвободить руку.

— Погоди... Ты же учился с ней в одной школе. — Трекка что-то сказал сотрудникам охраны, и их пропустили. Они пересекли правый неф, с трудом протискиваясь в давке. В воздухе стоял сильный запах ладана, цветов и пота.

Кристиано столкнулся нос к носу с Кастардином, владельцем мебельной фабрики, тем самым, чью собаку он прикончил.

Кастардин вгляделся в него:

— Если не ошибаюсь, ты сын Рино Дзены.

Кристиано собирался сказать "нет", но рядом стоял Трекка.

Он кивнул головой.

— Мне рассказали про твоего отца. Мне очень жаль. Как он?

— Спасибо. Хорошо.

Тут вмешался социальный работник:

— Он еще в коме. Но врачи настроены оптимистично.