Человек шагнул к нему.

Перед ним стоял низкорослый мужчина, росту в нем было от силы полтора метра. Большой гном. На покатых плечах посажена круглая голова. Голубые глаза горят, как лампочки. На лысину зачесаны светлые волосы. Маленькие сплюснутые уши. Серый фланелевый костюм. Коротковатые брюки на кожаном ремне с массивной серебряной пряжкой. Рубашка в клетку плотно, как воздушный шар, обтягивает круглое брюшко. Под мышкой гном держал черный кожаный кейс.

— Ты молишься за того, кто страдает?

У него был низкий голос и картавое "р" Понять, откуда он родом, по говору было трудно.

Человечек опустился на колени рядом с ним. Четыресыра почувствовал запах его одеколона. Похож на ароматизатор для туалета, от которого начинает болеть голова.

— Можно мне присоединиться к твоей молитве?

Четыресыра кивнул ему, продолжая глядеть на плачущую Богоматерь. Он уже собирался встать и уйти, когда мужчина взял его за руку и, глядя в глаза, сказал:

— Ты ведь знаешь, что Господь забирает к себе самых лучших? И что проникнуть в его промысел нам, грешным, невозможно, как невозможно ничего разглядеть безлунной зимней ночью?

Четыресыра в изумлении разинул рот. Голубые глаза человечка сверлили его насквозь.

А если он послан Богом? Если он — посланец, который все ему объяснит и поможет избавиться от путаницы в голове?

— Ведь ты это знаешь, верно?

— Да. Знаю, — услышал свой ответ Четыресыра. Голос у него дрожал, и, казалось, мир кругом то расплывается, то опять фокусируется, будто кто-то играет с объективом фотоаппарата. Боль в плече обострилась, и в то же самое мгновение ему показалось, что доносящийся из больничного вестибюля шум затих. Из динамиков теперь текла тихая фортепьянная музыка.

— Только вера поддерживает нас в трудную минуту и помогает справиться с болью.

Человечек смотрел на него мудрым и добрым взглядом, и Четыресыра ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

— Но иногда одной веры недостаточно. Нужно что-то большее. Что-то, что позволит нам общаться с Богом. С глазу на глаз. Как с другом. Могу я узнать твое имя?

Четыресыра почувствовал, что в горле пересохло. Он сглотнул.

— Моя имя... Коррадо Румиц... — Он собрался с духом. — Хотя все зовут меня Четыресыра. Я устал от этого имени.

— Четыресыра, — без тени улыбки отозвался тот.

Первый раз в жизни его прозвище не вызвало смеха.

— Что ж, очень приятно, Коррадо, меня зовут Риккардо, и у меня тоже есть прозвище. Рики.